Тем не менее время протекло, и на исходе 1987 года, когда до юбилейных торжеств оставалось всего несколько месяцев, я встретился с тем же священником и разговор естественным образом коснулся предстоящего празднования. Из уст человека, информированного гораздо лучше меня, хотелось услышать что-то ободряющее, увериться в несмелых надеждах на позитивные изменения в отношении государства к Церкви, к людям верующим, но мой собеседник был преисполнен скепсиса и посоветовал не обольщаться надеждами – с его точки зрения абсолютно несбыточными. Это была наша последняя встреча, после которой последовали события, возможность которых не прозревалась даже в самых дерзостных и неосторожных мечтаниях. Навсегда стихли идеологические заклинания о необходимости противостояния религии, неосуществленными остались расписанные ещё с начала 80-х годов планы мероприятий кнтрпропагандистской направленности, а 1000-летие Крещения Руси отмечалось как общенациональный праздник. Изумлённый советский зритель, привыкший видеть священнослужителей разве что в фильмах о Гражданской войне, увидел на телеэкране сонм православных патриархов, совершающих Божественную литургию под открытым небом, в прямой трансляции смотрел концерт из Большого театра, со сцены которого народные артисты СССР исполняли церковные песнопения, вдохновенно читали отрывки из «Повести временных лет», житийных произведений. Один из виднейших русских иерархов, здравствующих и поныне, признавался и тогда и позднее: «Мы были уверены, что это будет маленький семейный праздник. А тут оказалось…».
Оказалось, что юбилейная дата знаменовала начало второго крещения Руси. В подобного рода уподоблениях всегда заключается изрядная доля метафоризма, однако в данном случае его не так много, ибо происходящее в те годы порою буквально воспроизводило происходившее на рубеже X-XI веков. Никогда не забуду, как, зайдя в Троицкий собор Александро-Невской лавры тогда ещё Ленинграда, я увидел огромную, в сотни человек, очередь в «крестилку», состоящую из взрослых людей, каждый из которых держал в руках ленточку с нательным крестиком: на исходе первого тысячелетия истории русского христианства русские люди вновь пошли к крещальной купели. Считать, что отказ от атеизма как непременной составляющей государственной идеологии лишь случайно совпал с празднованием юбилея крупнейшей религиозной институции Советского Союза, или то, что этот отказ был следствием наложения обстоятельств, вынудивших или побудивших лидеров государства пойти на уступки, не то что не хочется, но просто не «получается», если объективно воспринимать тогдашнюю ситуации в стране. Коммунистическая партия не собиралась отказываться ни от монополии на власть, ни от монополии на истину, а до Съезда народных депутатов оставался ещё целый год. Иными словами, рискуя встретить непонимание в научном сообществе, я бы не взялся объяснять случившееся в июне 1988 г., без учёта того фактора, который именуется Промыслом Божиим. А празднование тысячелетия Крещения Руси по своему значению и последствиям вполне можно сопоставить с самим Крещением. Хотя подобный вывод может получить своё подтверждение (или не подтвердиться!) лишь в перспективе «большого времени».
Подготовка к тысячелетию преставления святого князя Владимира до начала минувшего, 2014 года, осуществлялась с упованием на то, что предстоящее празднование в очередной раз засвидетельствует духовное единство трёх восточно-славянских народов, предки которых просветились в водах днепровской купли. Однако события на Киевском Майдане, обернувшиеся госпереворотом и кровопролитной гражданской войны, эти упования опрокинули, а для украинских политиков память о князе Владимире стала орудием в идеологическом противостоянии с Россией. 25 февраля 2015 года, т.е. три недели назад президент Порошенко подписал указ «О почтении памяти Князя Киевского Владимира Великого – творца средневековой европейской державы Руси-Украины». Удручает в названии этого документа явно просматривающееся стремление его создателей превратить деятеля всемирно- исторического масштаба в политика регионального. И не хочется даже вспоминать о том, с какими персонажами в одном ряду оказывается в этом случае просветитель Руси. Разумеется, не говорить о Владимире как о политике нельзя, уже в силу того, что он был князем и государственным строителем, но разговор этот предполагает совершенно иной контекст. Прежде всего хочется заметить, что в отличие от современных киевских политиков он умел отделить проблемы политические от проблем религиозного выбора.
Как политик и государственный строитель Владимир, говоря современным языком, был исключительно эффективен, жёсток и по-язычески прямолинеен. Забегая вперед заметим, что в ситуации с выбором веры он предстаёт совершенно иначе. Будучи младшим сыном Святослава, к тому же рождённым ключницей-рабыней, он вряд ли мог рассчитывать на обладание Великим киевским столом. Хотя ещё отроком был призван на второй по значимости русский престол в Великом Новгороде, где и прошли годы его юности. В междоусобном противостоянии братьев, вполне обычном тогдашней Европы, первым погибает средний – Олег Древлянский. Очевидным, хотя и косвенным виновником этой смерти был старший Ярополк. Вовремя оценив угрозу, Владимир ненадолго покинул Русь, а возвратившись в Новгород, объявил Ярополку, захватившему к тому времени древлянские земли, войну. Однако сперва вместе со своим дядей и воспитателем завоевывает Полоцк и женится на дочери тамошнего князя Рогнеде, той самой которая, рассчитывая выйти замуж за Ярополка, противилась браку с Владимиром, не желая разувать «робичича», т.е. сына рабыни. Только потом последовал поход на Киев, военное противостояние с Ярополком, завершившееся гибелью последнего. Вина Владимира здесь очевидна: сдавшегося на милость победителя Ярополка пригласили на Теремной двор в Киеве, где его ждала профессионально организованная засада: как только он вошёл в терем, за ним закрыли двери, оставив без телохранителей, а два варяга, ударив мечами под мышки, убили его на месте.
Таким образом, к 978 году Владимир стал не просто великим князем Киевским, но и единовластным правителем огромной империи Рюриковичей. Следующие десять лет, предшествовавшие крещению, были посвящены упрочению внешнеполитических позиций. Владимир воюет с Польшей, отвоевывая «червенские» города, подчиняет вятичей и радимичей, отложившихся от Киева после смерти Святослава, в 983 г. покоряет ятвягов. Последний поход, помимо прочего, известен и тем, что после его успешного завершения киевляне совершили традиционное для славян-язычников победное жертвоприношение, в этом случает человеческое: в Киеве пролилась кровь мучеников-варягов.
Упрочив свои позиции на западе, Владимир обратился к востоку: война с Волжской Болгарией заканчивается заключением взаимовыгодного мира, война с хазарами – установлением контроля над устьем Волги и Таманским полуостровом… Вспомнить о победоносных походах Владимира уместно не только потому, что они свидетельствуют о политических устремлениях князя, простирающихся далеко за пределы современной Украины, но и потому, что позволяют составить представление о геополитическом фоне религиозного выбора Владимира. Младший его современник киевский митрополит Иларион называл князя «единодержцем земли своей» и добавлял, что он покорил «под себя» окрестные страны - «те миром, а непокорных мечом». В контексте Иларионова «Слова о Законе и Благодати» эта характеристика вовсе не является этикетной похвалой в адрес почившего князя, которая могла быть должным образом оценена его здравствующим сыном Ярославом, а указание на то, что религиозный выбор его определялся отнюдь не политическими обстоятельствами. Он настолько упрочил свой статус полководца и государственного строителя, что, определяясь с религиозным выбором, мог позволить себе не принимать во внимание соображения политического характера. В качестве примеров противоположного свойства можно вспомнить волжских болгар, которые в первой четверти Х века приняли ислам, дабы дистанцироваться от соседней иудейской Хазарии, или тех же хазар, которые после чреды военных поражений от Владимира в 90-е годы десятого века в массе своей отказались от иудаизма в пользу ислама, оплатив таким образом союз с мусульманскими правителями Средней Азии.
В «Повести временных лет» под 986 г. читается всем хорошо известная история о собеседованиях князя Владимира с миссионерами, прибывшими в Киев с юга, запада и востока. Летописец не обратил внимания читателя на то, что из четырех делегаций, две представляли народы, над которыми за несколько лет до этого Владимир одержал победу. С точки зрения политической целесообразности беседовать с поверженным противником о его сокровенных верованиях бессмысленно. С точки зрения человека, ищущего Истину, совершенно не важно, кто является её провозвестником – побеждённый или триумфатор. Принято считать, что Владимир внимательно выслушивает всех и лишь хазарским иудеям решительно отказывает в продолжении собеседования. Однако отповедь из уст Владимира пришлось выслушать и немцам-латинянам, и болгарам-мусульманам, хотя в следующем, 987 г., он отправляет посольства и к тем и к другим, посольство же к иудеям просто некуда было направить, ибо как они сами признались годом раньше: «Разгневался Бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам».
Сомнения относительно достоверности летописного рассказа в начале прошлого века высказывали и Евгений Евстигнеевич Голубинский, и академик Алексей Александрович Шахматов, который называл и возможные литературные источники этого сюжета. Пожалуй, следует согласиться с тем, что преподобный Нестор донес до нас мифопоэтическую версию событий, происходивших на рубеже X-XI веков. Тем не менее выбирать всё же приходилось, и выбор этот был исключительно сложным и драматичным. Империя Рюриковичей находилась на стыке мощнейших цивилизационных, а следовательно, и религиозных влияний. Какому ещё европейскому народу довелось испытать одновременное воздействие сразу трех монотеистических, авраамических традиций, причём в то время, когда их носители переживали период пассионарного разогрева, т.е. готовы были растрачивать гораздо больше жизненной энергии, нежели это необходимо для простого выживания, а заодно и убеждать славян-язычников в том, что именно их вера истинная. Торговый путь их варяг в греки, являвший собой хребет, постепенно обраставший плотью русской государства, обеспечивал тесные контакты славян с христианами севера и юго-востока Европы. В начале X века, когда волжские болгары стали мусульманами, ислам вплотную приблизился к русским границам. Знакомство с иудаизмом произошло ещё раньше, в середине IX века, когда он стал государственной религией Хазарского каганата – и это тоже совсем рядом: низовья Волги и Северный Кавказ. Кроме того, до середины Х века славяне находились в вассальной зависимости от хазар, а влиятельная иудейская община существовала и в самом Киеве, причем община полиэтническая, многонациональная, а это уже свидетельство того, что последователи Моисеева Закона вели активную и результативную прозелитическую деятельность.
По всей видимости, не всем выбор князя в пользу Христианства, Православия представлялся бесспорным. Иначе трудно объяснить, почему и через тридцать лет после его преставления упомянутый уже митрополит Иларион посвятит своё великое «Слово о Законе и Благодати» обоснованию правильности этого выбора. Примечательно то, что Владимир не относился к разряду «теплохладных» людей и в верованиях своих был исключительно «горяч» ещё тогда, когда оставался язычником. В древнейших житиях равноапостольного князя, так называемом Проложном 1-го и 2-го вида и Обычном читается одна и та же фраза: «Первое ко идолом много тщание творя по преданию отчю», т.е. «сначала он истово поклонялся идолам по преданию отцов». После чреды военных побед, в 983 г., он осуществляет так называемую языческую реформу, воздвигая капища в Киеве и Новгороде, а уже через несколько лет низвергает их: «И придя в Киев, разбил всех идолов: Перуна, Хорса, Дажбога и Мокошь и всех прочих кумиров», - читаем в том же Проложном житии. - Потом созвал весь народ и повелел им всем креститься». Истовость, «горячность» веры князя-просветителя, веры уже христианской, православной, исключительно высокий ее градус угадывается и в том дополнении, коим он подкрепил своё повеление о крещении: «Кто утром не окажется на реке, тот мне враг!» А в низвержении кумиров видится сожжение мостов, свидетельствование того, что возврата к «преданию отчю» не будет, что выбор князя окончателен. После крещения Владимир прожил еще двадцать восемь лет, не подав ни единого повода к сомнениям относительно окончательности его выбора.
Есть основания говорить по меньшей мере о двух версиях религиозного самоопределения святого Владимира. Видимо для того, чтобы подчеркнуть сложность и драматизм выбора автор ПВЛ представил историю воцерковления князя в виде многоактной драмы, изобилующей напряжёнными диалогами, перемещениями героев в пространстве (Поволжье, Германия, Константинополь, Киев, Крым) и даже батальными сценами. Сначала небесконфликтные собеседования с пришлыми миссионерами, затем общение с неким Философом, которого прислали греки. Беседа проходила в форме вопросов и ответов, которые вполне удовлетворяли Владимира, не вызывая возражений с его стороны. Тем не менее и в этом случае собеседование завершилось фактически безрезультатно: последнее, что услышал Философ из уст князя: «Подожду ещё немного». Затем послы отправляются к болгарам, немцам, добираются до Константинополя, присутствуют при патриаршем богослужении, переполненные впечатлениями от увиденного возвращаются в Киев и держат отчет перед князем, боярами, «старцами градскими» и дружиною. Из Византии они прибыли в убеждении, что именно там «пребывает Бог с людьми», что «служба их лучше, чем во всех других странах». Сказанное поддержали киевские бояре, напомнив князю, что бабка твоя Ольга приняла закон греческий, «а была она мудрейшей из всех людей». Далее следует вопрос князя: «Где примем крещение?» и соборный ответ: «Где тебе любо».
Казалось бы, сюжет исчерпан, но следует очередная сцена – поход на Корсунь: решившийся креститься, креститься от греков, Владимир идет с греками воевать. Ситуация парадоксальная, если относиться к ней с полным доверием, и объяснимая, если учитывать, что мы имеем дело с мифопоэтическим претворением реальных событий. Реальность историческая состояла в том, что поход на Херсонес был предпринят Владимиром через три года после его крещения и воевал он не с тогдашними византийскими императорами Василием и Константином, а с мятежными полководцами, т.е. их противниками Вардой Склиром и Вардой Фокой. Логика мифопоэзиса требовала того, чтобы последовательность событий изменилась: сначала победа, а затем принятие веры побежденного народа и получение главного трофея – дочери (а в данном случае сестры) побеждённого царя в качестве жены. Напомню, это версия ПВЛ.
Однако значительно раньше была явлена иная версия – в «Слове о законе и Благодати» Илариона (это 40-е годы XI в.) и «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» Иакова Мниха – последнее произведение было создано скорее всего в 70-е годы XI столетия, но пользовался Иаков более ранними источниками. С точки зрения этих авторов обращение князя произошло в результате непосредственного влияния Божественной благодати: «… Просвети благодать Божия сердце князю русскому Володимеру, сыну Святославлю, внука Игореву, и возлюби и (т.е. его) человеколюбивый Бог». Иными словами, обращение Владимира явилось не результатом богословских прений или тщательных религиозно-культурных изысканий, а следствием его богоизбранности. Господь сам избрал Владимира в качестве просветителя Руси и вёл его к купели, когда тот и сам этого не осознавал. В тропаре, который поётся в Русской церкви равноапостольному князю по меньшей мере с XIII века, Владимир именуется вторым Павлом, которого избирает сам Христос. Рискну напомнить о хорошо известном: Павел, тогда ещё Савл, молодой, энергичный фарисей, ревнитель «отчего закона», свидетель, а скорее участник расправы над первомучеником Стефаном, неистовый гонитель христиан, «дыша угрозами и убийством на учеников» Господних, шёл в Дамаск, чтобы осуществлять там антихристианские репрессии, начатые в Иерусалиме. Недалеко от конечного пункта путешествия его «внезапно осиял свет с неба» и он услышал голос Спасителя: «Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?» (Деян. 9, 4). События новозаветные, описанные в Деяниях апостолов открывают возможность осмысления событий ранней русской истории: в обоих случаях происходит чудо, никак не мотивированное внешними обстоятельствами. Господь Сам избирает своих служителей вопреки тому, что ни ревнитель иудейского закона, ни истовый сторонник отеческого языческого предания, ничем и никак не заслужили такого избрания. И Иларион, и Иаков толкуют обращение Владимира как чудо и настаивают на его святости, многократно называя князя «блаженным» – для XI в. это синоним слова «святой». Их современников смущало лишь одно обстоятельство – отсутствие посмертных чудес у гробницы князя. Но с точки зрения агиографов это не аргумент, ибо главное и бесспорное чудо было явлено Владимиром еще при жизни – это его собственное обращение и крещение русского народа.
В ряду исторических деятелей Древней Руси Владимир выделяется тем, что единственный из всех святых подвижников и князей домонгольской эпохи он стал фольклорным персонажем - Владимиром Красно Солнышко. Вокруг этого образа группируется цикл былин, который называется Киевским. Вместе с тем записывались эти былины на русском Севере, служили князю богатыри из Мурома, как Илья, Рязани как Добрыня, или Ростова как Алеша Попович. В наступившем году нельзя не вспомнить ещё одно произведение, на этот раз литературное… Ровно 830 лет назад состоялся злополучный поход Новгород-северского князя Игоря против половцев, а еще через несколько лет было написано «Слово о полку Игореве». Слова осуждения князей, не желающих отомстить за раны Игоревы, вступиться за «землю Русскую», звучат из уст князя Святослава Киевского. В своём «златом слове», «со слезами смешанном» он обращается к князьям, правившим на периферии тогдашней русской ойкумены – сейчас это территории Владимирской и Ярославской областей России и Галицко-Волынские земли Украины. Призыв звучит из Киева, а Святослав таким образом пытается пробудить в князьях патриотические чувства и восстановить общерусское единство, к тому времени безнадёжно порушенное – в этом обстоятельстве автору видится главная русская трагедия. «О, стонать Русской земле, поминая прежнее время и прежних князей! Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам киевским. Стали стяги его ныне Рюриковы, а другие Давыдовы, но врозь они веют, несогласно копья поют». Старый Владимир – это Владимир Святославич, который жил заботами всей Руси и на замыкался на киевских интересах. Именно это вменял ему в качестве главной заслуги неизвестный нам автор больше восьмисот лет назад. Представления о том, что Владимир Великий создавал средневековую державу Украину плохо согласуются с этим посылом, дошедшим до нас именно из Средневековья.
И последнее… Вопреки устоявшемуся мнению имя Владимир писалось в XI в. не с «е», а с «и» в последнем слоге и воспринималось таким образом как «власть мира», не мира как вселенная, а мира как состояния этой вселенной. Именно так переводил это имя современник князя немецкий хронист Титмар Мерзенбургский – «potestas pacis», власть покоя. Нелишне об этом напомнить в год тысячелетия преставления носителя этого имени, когда его наследие вновь раздирается междуусобицами и крамолой, а покой представляется желанным, но вряд ли достижимым состоянием. И если напоминание, звучащее под сводами этого зала, наверняка не будет услышано политиками, уполномоченными принимать ответственные решения, то обратиться к святому князю с молитвой об обретении покоя «землёй Украинской, распрями и нестроениями раздираемой», может каждый, кто верит в возможность непосредственного вмешательства Божественного Промысла, как это случилось с князем Владимиром на исходе Х столетия или в год тысячелетия Крещения Руси.
Владимир Николаевич Криволапов,
заведующий кафедрой литературы КГУ, профессор
