Священномученик Онуфрий родился 2 апреля 1889 года в селе Посад-Ополе Ново-Александрийского уезда Люблинской губернии и в крещении наречен был Антонием. Его отец, Максим Гагалюк, по происхождению был малороссом, из крестьян Подольской губернии. Много лет он прослужил ефрейтором крепостной артиллерии в гарнизонах, расположенных в различных городах Польши. По окончании службы он устроился лесником в казенное лесничество Люблинской губернии и теперь, обустраивая свою жизнь, женился на девушке из бедной семьи поляков-католиков Екатерине. У них родилось шестеро детей: три мальчика и три девочки. Дом лесника стоял в семи верстах от ближайшей деревни и в тридцати семи верстах от ближайшего города Ново-Александрии. Местоположение дома обусловило и образ жизни семьи: общаться дети могли только друг с другом.

Когда Антонию было пять лет, с его отцом случилось несчастье. Совершая зимой обход леса, он застал четырех мужиков, без разрешения рубивших казенный лес. Застигнутые на месте преступления, они стали просить Максима не записывать их имен для последующего наложения штрафа, но он отклонил их просьбу, и тогда мужики набросились на лесника и стали его избивать. Обладая большой физической силой, Максим сколько мог отбивался от них и в конце концов обратил их в бегство, правда, сам был ранен в руку и в голову – как-никак порубщики имели при себе топоры. С большим трудом Максим добрался до дома, где жена, омыв раны, уложила его в постель. В ту же ночь мужики-порубщики подожгли их дом. Максим лежал в это время в комнате, освещенной ярко горевшей лампой, отчего пожар был замечен не сразу, а уже тогда, когда огонь стал пробиваться в комнату. Екатерина бросилась спасать детей, но так как наружная дверь уже была объята пламенем, она, выбив оконную раму, стала бросать их на снег, предварительно закутывая в одеяла. Отец с матерью, выбравшись из горящего дома через окно, сами остались живы, но никаких вещей спасти не удалось. Вскоре из соседней деревни прибыли на подводах крестьяне: Максима отвезли в город в больницу, а Екатерину с детьми приютили в деревне.
Здесь произошло событие, которое весьма поразило Екатерину. «После того как меня с детьми привезли с пожарища в деревню и устроили в хате, я, глядя на моих малых детей, – рассказывала она впоследствии, – оплакивала их и мою горькую судьбу. Дети окружили меня и стали утешать. И вот, сын мой Антон, пяти лет, взобравшись ко мне на колени и обняв за шею, сказал мне: “Мама! Ты не плачь, когда я буду епископом – то возьму тебя к себе!” Я была так поражена этими словами, ибо не поняла их значения, и даже испугалась, что переспросила Антошу: “Что ты сказал? Кто такой епископ? Где ты слышал такое слово?” Но он мне только повторил уверенно и серьезно: “Мама, я буду епископом, я сам это знаю”»[1].

Отец Антония, Максим, скончался в больнице, и осиротевший мальчик был принят по просьбе матери в приют в городе Люблине. В приюте мальчик хорошо учился и, окончив церковноприходскую школу, был отправлен на средства приюта в город Холм в духовное училище, которое окончил с отличием, и был принят в Холмскую Духовную семинарию.
Он учился в семинарии в то время, когда Холмский край стал краем смут и раздоров – революционных, прокатившихся тогда по стране, национальных, так как в этом крае жили русские, поляки и евреи, и религиозных, и поэтому православные оказались вынуждены защищать свою веру.
Здесь, на границе столкновения православия, иноверия и инославия, будущий епископ увидел воочию, какая жестокая, поистине беспощадная ведется борьба против истинной веры, причем «церквами», которые называют себя христианскими. Здесь юный Антоний на практике столкнулся с католицизмом, с его стремлением подчинить все и вся своему влиянию и власти. Это был не победивший католицизм, успокоившийся и правящий, благоденствующий в своих границах, а католицизм воинствующий. Тут, на поле духовной брани, на границе соприкосновения католицизма и православия, было видно отчетливо, с какой ожесточенностью, хитростью и лукавством католицизм воюет против Православной Церкви. Практическое столкновение с католической идеологией дало Антонию наглядное представление о происхождении и методах действия сект и помогло впоследствии увидеть опасность в расколах ХХ века.
Учась в семинарии, Антоний сначала мечтал стать врачом, затем учителем. Но в последнем классе семинарии, перед самым ее окончанием, с ним случилось событие, указавшее ему путь служения Богу и Его Святой Церкви. За месяц до выпускных экзаменов Антоний заболел воспалением легких и был помещен в семинарскую больницу. Состояние здоровья его было тяжелым, так что боялись за его жизнь, и в семинарской церкви постоянно служились молебны о его исцелении. Впоследствии Антоний рассказывал своей матери: «Я находился в забытьи; или наяву, или во сне (хорошо не помню) передо мной появился чудесный старец, обросший большой бородой до ступней ног и седыми длинными волосами, закрывавшими голое тело его до пят. Старик этот ласково на меня посмотрел и сказал: “Обещай послужить Церкви Христовой и Господу Богу и будешь здоров”. Слова эти посеяли во мне страх, и я воскликнул: “Обещаю!” Старец удалился. Я заснул и с того времени начал поправляться. Когда потом я стал осматривать иконы с изображениями великих православных святых, в изображении святого Онуфрия Великого заметил я черты явившегося мне старца»[2].
Еще не вполне оправившись от болезни, Антоний приступил к сдаче экзаменов и выдержал их, окончив семинарию по второму разряду. Это обстоятельство сильно его опечалило, так как при поступлении в Духовную академию теперь необходимо было держать конкурсный экзамен, к которому, следовательно, нужно было готовиться, что при его слабости от перенесенной болезни представлялось ему затруднительным, и появились мысли поступать не в академию, а в университет. Антоний пошел посоветоваться об этом с тогдашним ректором семинарии епископом Дионисием (Валединским), но тот благословил его поступать в Санкт-Петербургскую Духовную академию. В том же году, успешно выдержав экзамены, Антоний поступил в академию.
По окончании II курса Антоний был послан ректором академии в Яблочинский Онуфриевский монастырь читать лекции по богословию на курсах, организованных для группы учителей, прибывших из Галиции. Прочитав курс лекций, уже перед самым отъездом Антоний снова заболел воспалением легких. Положение его вызванными в монастырь врачами было признано почти безнадежным. Об исцелении его снова стали служиться молебны.
Он лежал в келье в забытьи, слышал пение святых молитв, и вдруг перед его глазами предстал тот же старец, который посетил его в семинарской больнице в Холме три года назад и взял с него слово, что он посвятит свою жизнь служению Богу. Это был преподобный Онуфрий Великий, небесный покровитель Яблочинского Онуфриевского монастыря. Сурово посмотрел на него святой Онуфрий и с укоризной сказал: «Ты не выполнил своего обещания, сделай это теперь, Господь благословит».
«Когда я открыл потом глаза, – рассказывал Антоний, – то увидел, что в келье служат молебен о моем выздоровлении перед чудотворным образом святого Онуфрия, который был поставлен возле моей кровати. Я прослезился от умиления и заявил присутствовавшему тут архимандриту Серафиму[a], что по приезде в академию приму иноческий постриг»[3].
5 октября 1913 года в конце всенощного бдения в академическом храме Санкт-Петербургской Духовной академии ректор академии епископ Анастасий (Александров) совершил пострижение Антония в монашество с наречением ему имени в честь преподобного Онуфрия Великого. Необыкновенный постриг, не бывавший ранее в академическом храме, совершавшийся по древнему чину, привлек множество людей. В числе молящихся были архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский), обер-прокурор Святейшего Синода В.К. Саблер, генералы и офицеры.
После отпуста через царские врата в мантии вышел на амвон епископ Анастасий и, заключая чин пострига особым последованием вручения новопостриженного инока старцу, архимандриту Феофану, сказал: «Се передаю ти, отче Феофане, брата сего Онуфрия от святаго Евангелия, еже есть от Христовы руки, чиста и непорочна. Ты же приими его Бога ради себе в сына духовнаго и направи его на путь спасения, и научи, яже сам твориши к пользе душевней: прежде всего страху Божию, еже любити Бога всем сердцем и всею душею, и всею крепостию и повиновение имети беспрекословное к настоятелю... и любовь нелицемерну ко всей братии, и смирение, и молчание, и терпение во всем. И какова его принимаеши от святаго Евангелия, да потщися такова же представити Христови в страшный день праведнаго Суда».
«Превыше нашей меры дело сие, владыка святый, – отвечал архимандрит Феофан, – но повелено ны есть от Спасителя нашего Иисуса Христа наипаче всего послушание имети к настоятелю, и, елика сила в Бозе, не отрицаюся. Должен есмь наипаче всего попечение имети о нем, яко же Бог настави нас, убогих, за ваших ради отеческих честных молитв»[4].
Затем епископ Анастасий обратился с речью к новопостриженному иноку. Рассказав о пути, каким тот шел к постригу, об обетах, которые давал юноша еще на школьной скамье, о болезнях, которые пришлось ему перенести, о чудодейственном вмешательстве и исцелении по молитвам преподобного Онуфрия Великого, преосвященный ректор сказал: «Преподобный Онуфрий Великий стал для тебя теперь особенно дорогим. Ты решительно мыслил себя глубоко счастливым – быть иноком, имея своим небесным покровителем преподобного Онуфрия. Се икона его пред тобою. По милости Божией ты теперь инок Онуфрий. Прими, брате, святой образ преподобного во благословение от меня, грешного. Да укрепит тебя Господь в твоем новом послушании, а угодник Божий преподобный Онуфрий Великий да будет твоим заступником и предстателем пред Господом и водителем в предстоящих тебе трудах! Иди, брате Онуфрие, подобно апостолу Петру, “утверди братию твою” (Лк. 22, 32) Холмской Руси в православной вере, дабы красотою святой веры привлечь к правой вере и окрест живущих, родных, но иноверных братьев!»[5]
11 октября 1913 года епископ Анастасий рукоположил инока Онуфрия во иеродиакона, а вскоре и во иеромонаха.
Иеромонах Онуфрий, учась в академии, участвовал вместе с другими студентами-священниками в миссионерских посещениях ночлежных домов, расположенных неподалеку от академии на Обводном канале. В течение нескольких вечеров студенты-иеромонахи назидали ночлежников духовной беседой и пели с ними пасхальные и другие церковные песнопения. Через несколько дней в Александро-Невской Лавре специально для обитателей ночлежек были отслужены утреня и литургия. Утреню служили студенты-иеромонахи; во время утрени происходила исповедь, в которой принимал участие и иеромонах Онуфрий. За литургией было предложено всем ночлежникам подать записки о здравии и упокоении и раздавались просфоры.
По благословению ректора академии епископа Анастасия иеромонах Онуфрий стал служить в храме села Михайловки неподалеку от станции Парголово Финляндской железной дороги.
Подходило к концу время внешнего мира и покоя России, на пороге стояло время испытаний – и прежде всего веры, кто к чему успел приготовиться. Ввергая Русскую Православную Церковь в огненную пещь испытаний, Господь властной рукой отводил внимание человека от внешнего – к внутреннему, окружая внешней теснотой жизни, предлагал обратить внутренний взор к бескрайности Царства Небесного. От окостенения душевного и омертвения, проявлявшегося прежде всего в безразличии к Церкви, Господь отрезвлял тяжелыми страданиями, чтобы хотя бы некоторые исцелились.
Давно не виделись братья – Андрей и иеромонах Онуфрий, отделенные друг от друга тысячью верст: отец Онуфрий – в Санкт-Петербурге, брат Андрей – на родине, в Люблине. Летом 1914 года Андрей приехал в Санкт-Петербург навестить брата. В это время было получено известие о начале войны между Германией и Россией, и к вечеру Андрей уже получил телеграмму, что он должен возвратиться к месту своей службы в Люблин, где в это время начались военные действия. Прощаясь с братом, иеромонах Онуфрий узнал, что тот не носит креста. Его это поразило, ведь крест – видимый знак проявления нашей веры, ее исповедания. Грозно предупреждение Спасителя о тех, кто постыдится Его в роде сем, прелюбодейном и грешном. Отец Онуфрий снял с себя крест и надел на брата.
Помолившись об избавлении брата от смерти, он напомнил ему, что, находясь в действующей армии, он ежеминутно подвергается опасности быть убитым или раненым, а посему нужно всегда молиться Богу. «Крест, которым я благословил тебя, – сказал отец Онуфрий, – носи всегда на себе и верь, что он спасет тебя от смерти». Окончилась для России Первая мировая война, – Андрей остался жив.
Во время гражданской войны на Украине в 1919 году он работал на заводе в окрестностях города Черкассы. Однажды на завод прискакал разъезд кубанских казаков. Поймав приказчика завода – еврея, казаки стали жестоко его избивать. В это время вбежал Андрей Гагалюк и, бросившись на казаков, потребовал прекратить избиение, при этом он назвал еврея своим товарищем. Услышав слово «товарищ», начальник разъезда – офицер принялся избивать Андрея нагайкой и кулаками, а затем, застрелив еврея-приказчика, выстрелил в Андрея, но промахнулся. Истратив все свои патроны, он приказал казакам расстрелять его.
При избиении рубашка на груди Андрея разодралась, и стал виден крест, которым благословил его брат-иеромонах в день объявления войны. Казаки, сняв с плеч винтовки и направив их на Андрея, увидали у него на груди крест, на который в этот момент упал солнечный луч, от чего крест засиял. Казаки сделали залп из четырех ружей, не причинивший Андрею ни малейшего вреда, и опустили ружья. Офицер прикрикнул на них и приказал стрелять еще раз. Казаки отказались, заявив, что не будут стрелять в православного, носящего на груди крест. Офицер уступил. Так крест, данный братом, спас Андрея от смерти.
В 1915 году иеромонах Онуфрий окончил Петроградскую Духовную академию со степенью кандидата богословия и 15 июля того же года был определен на должность преподавателя русской церковной истории и обличения раскола, проповедничества и истории миссии в пастырско-миссионерскую семинарию при Григорие-Бизюковом монастыре Херсонской епархии, ставшем центром просвещения всего западно-русского края.
«Херсонские епархиальные ведомости» так писали об основании здесь семинарии: «Мысль об открытии при Бизюковом монастыре церковно-богословского училища, получившего ныне официальное название “Пастырско-миссионерской семинарии”, принадлежит бывшему настоятелю Бизюкова монастыря архиепископу Херсонскому Димитрию (Ковальницкому).
Несомненно, впервые зародилась эта мысль в душе почившего архипастыря и созрела на великих примерах славного прошлого христианской Церкви, когда монастыри христианские были не только местами молитв, подвига и покаяния, но служили и центрами христианского образования и культуры.
Но энергичное и широкое осуществление этой мысли именно теперь вызвано было, с одной стороны, современным тяжелым и крайне опасным положением Православной Русской Церкви, нуждающейся более чем когда-либо в искренних, стойких, просвещенных и самоотверженных тружениках и защитниках Церкви, а с другой – неопределенным, теплохладным, а иногда и прямо враждебным отношением к интересам Церкви, каковое недавно переживали наши духовно-церковные заведения (академии и семинарии).
Кто привык вдумываться в окружающие явления жизни, тот не мог не видеть, что “разруха” жизненных устоев еще так недавно шла учащенным темпом по всем линиям, притом наиболее ощутительно она сказалась в церковно-религиозном строе. Самым злостным нападкам, глумлениям и унижениям подвергались священнослужители Церкви, с беззастенчивою наглостью высмеивались открыто ее уставы и учреждения, с дикой озлобленностью подвергались извращению ее догматы и истины нравственные. А между тем те, кто и происхождением, и воспитанием, и средствами своего образования, казалось бы, прежде всего и более всего должны были стать в ряды пламенных защитников и борцов обуреваемой вражескими силами Церкви, – те оборачиваются спиной к вскормившей их и воспитавшей их Церкви и малодушно бегут на чуждые пажити, ища там, вне церковной ограды, сытого и безмятежного прозябания...
Предлежит насущная и самая неотложная нужда в обновлении и освежении нашего духовного сословия; необходимо влить в него свежую струю, новые крепкие целебные жизненные соки. И такой живой приток свежих творческих сил может дать наш простой народ...
Вот почему и почивший инициатор монастырской школы архиепископ Димитрий и организатор ее в более широком масштабе... архиепископ Назарий одинаково остановились на мысли комплектовать школу при Бизюковом монастыре по преимуществу из молодой целины простого русского народа.
В соответствие этому выработаны были правила для отсева из этой молодежи чистых зерен от плевел, вошедшие в... устав о Бизюковской семинарии.
По этим правилам... в Бизюковскую семинарию принимаются “без экзамена лица православного исповедания, заявившие себя доброй нравственностью и церковным направлением, успешно окончившие курс церковно-учительских школ, дополнительных двухгодичных курсов при второклассных школах и учительских семинариях”, – иначе говоря, в семинарию широко открыты двери для лучшей крестьянской молодежи, так как она одна наполняет этого рода школы.
Для созидания духа и направления вновь открытой школы это обстоятельство чрезвычайно важно. Все здесь ново, цело и чисто. Никакой рутины, никакой дурной традиции. Почва – девственная. Чистые, осмотрительно отсеянные зерна народного организма, любовно посаженные на эту почву, несомненно, возрастут в зрелые плоды для блага Церкви Христовой.
Этому благоприятствуют и внешние обстоятельства. Отдаленность Бизюкова монастыря от больших городов и местечек, могущих привнести развращающее влияние, непрестанная трудовая жизнь под сенью монастырских святынь, прекрасное светлое трехэтажное здание семинарии... наконец, чудный степной воздух, снизу освежаемый “седым” Днепром, шумно и плавно, тут же у монастырских стен катящим свои волны, – все это уже само по себе способствует правильному здоровому развитию и процветанию основанной здесь семинарии.
Если, затем, принять во внимание самое главное, а именно, что в программе предметов, преподаваемых в Бизюковской семинарии, не только включен богословский курс духовных семинарий, но в некоторых частях этот курс даже значительно расширен, особенно насчет элементов миссионерского и апологетического, то можно с полной уверенностью сказать, что в недавно открытой пастырско-миссионерской семинарии Херсонская епархия приобрела рассадник духовного просвещения, долженствующий в недалеком будущем давать не только епархии, но и всей России воспитанных, искренних и стойких защитников Православной Церкви и самоотверженных ее служителей»[6].
Каждый год, начиная с 1911 года, в дни Святой Троицы в монастыре устраивалась «миссионерская неделя», когда в обитель съезжались все миссионеры Херсонской епархии. В это время монастырь наполнялся богомольцами, так что ими была заполнена вся монастырская ограда. В 1916 году в эти дни выдалась прекрасная погода, что увеличило «еще более празднично-молитвенное настроение пришедших помолиться в святую обитель. А торжественное богослужение многочисленного духовенства, стройное, воодушевленное пение монастырского, хотя и небольшого хора и особенно общенародное исполнение некоторых песнопений за богослужением, а на второй и на третий день праздника и всей литургии, проповеди и поучения наместника монастыря... и прибывших миссионеров – все это вместе взятое дало такие чудные духовные переживания, которые надолго успокоили и усладили горе и печаль пришедших во святую обитель»[7].
Иеромонах Онуфрий говорил поучение в самый день Троицы; он говорил о важности Таинства Святого Причащения, через которое «православный христианин входит в теснейшее единение с Господом. Близость же Господа всегда человеку необходима. Далекий от Господа – несчастный человек. Он духовно глух и слеп, он не знает и не чувствует благодатной, блаженной жизни. Наоборот, близость ко Господу является источником всякого блаженства. Теснейшее единение с Господом и дает нам Святое Таинство Причащения. В этом Таинстве мы становимся едино с Господом, Господь входит в сердца наши и вечеряет с нами, Господь водворяется в нас, мы становимся Его телом. И достойно причастившиеся поистине чувствуют это блаженство. На их лицах сияет радость, душа полна мира и тихого счастья, все недуги, душевные и телесные, ослабевают, страсти умолкают, духовное прозрение становится яснее, сердце любвеобильнее, воля сильнее в делании добра. И все это от ощущения присутствия в себе Господа…»[8]. Он закончил «свое поучение призывом со страхом, верою и любовию приступать ко святой Чаше, и приступать возможно чаще»[9].
О своих впечатлениях о монастыре, особенно от монастырских служб, отец Онуфрий писал в одной из статей, посвященной уставному всенощному бдению на память преподобного Саввы Освященного: «Когда слышалось умилительное пение стихир “Савво богомудре” – величественные гимны хвалительных псалмов... невольно думалось о всех тех, кто не вкушал этого “пира веры”. От юношей, воспитанников пастырско-миссионерской семинарии, мысль переходила к тем юношам (и духовным и светским), которые не видели еще уставного всенощного бдения. Думалось: какие глубокие чувства вызвало бы это бдение в живой юношеской душе!.. Присутствовавшие богомольцы напоминали о тех, кто не суть от двора сего (Ин. 10, 16), о тех, кто по безразличию проходит мимо храма православного, – о тех, кто сознательно по гордости отрекается от Церкви. Думалось: как часто в религиозных исканиях эти безразличные и упорные стараются утолить свой духовный голод “рожками” (Лк. 15, 16) и не подозревают, что в ограде Христовой Церкви для них же уготован телец питомый... Боже! дай всем людям возможность восклицать в религиозном восторге вместе с псалмопевцем: “Господи, возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея!” (Пс. 25, 8)»[10].
Мать иеромонаха Онуфрия жила до 1915 года в Польше у старшего сына Владимира. Когда началась война и приблизились немецкие войска, Владимир отправил мать вместе с сестрой и ее детьми на подводе в Брест, откуда они должны были с другими беженцами выехать в глубь России. Приехав в Брест, где скопилась масса беженцев, Екатерина Осиповна, которой шел тогда шестьдесят второй год, потеряла в толпе дочь и внуков. Полагая, что они уже уехали, она села в поезд, наивно надеясь, что дочь сможет ее разыскать. Поезд все дальше уходил от границы. На станциях учрежденные властями люди кормили всех беженцев – была сыта и Екатерина Осиповна. Но вот наконец поезд прибыл в Херсон, и последовал приказ всем беженцам высадиться с тем, чтобы уже каждый устраивался как сможет.
Екатерина Осиповна оказалась на улице в незнакомом городе, без денег, без запаса одежды. Пробродив целый день по городу, она пришла к набережной реки – голодная, продрогшая, беспомощная. Сердцем овладело отчаяние и, глядя на реку, она решила утопиться. Помолившись Богу, она собиралась было уже привести намерение в исполнение, но в этот момент кто-то кашлянул неподалеку. Она оглянулась и увидела, что на берегу стоит кто-то в черном, похожий на монаха. «Это монах, – мелькнула у нее мысль, – и сын у меня монах. Может быть, он знает его и знает, где он». Она стала звать его. Монах спустился к реке и спросил, что ей нужно. Екатерина Осиповна сказала, что ищет сына, который учился в академии в Петербурге. «Такого я не знаю», – ответил монах и хотел уйти. «Ну, теперь я утоплюсь, – сказала старушка. – У меня шестеро детей, но я не знаю теперь, где они, и я должна погибнуть».
Монах сжалился над несчастной женщиной и повел ее в архиерейский дом в надежде, что епископ может знать сына старушки, как ученого монаха. На звонок вышел келейник, и монах настоял, чтобы он доложил епископу, что старушка-беженка ищет своего сына. Келейник впустил ее в дом и пошел доложить о просительнице епископу Прокопию (Титову)[b]. Вскоре открылась боковая дверь и вышел епископ. Старушка упала перед ним на колени.
«Он подошел ко мне, – вспоминала она, – благословил меня и спросил: “Что вы хотите, матушка?” Я ответила: “Ищу сына”. – “А кто он такой?” – “Иеромонах Онуфрий из Петербурга”. И слышу, он радостно спрашивает: “Гагалюк?” Я, как услышала фамилию сына, то от радости потеряла сознание. Епископ привел меня в чувство, усадил в кресло и сказал: “Он у меня”. Я опять потеряла сознание. Когда я пришла в себя, он сказал: “Вы успокойтесь, он не здесь у меня, а в девяноста верстах отсюда, в Григорие-Бизюковом монастыре. Вы отдохните немного, выпейте чаю, закусите. Заложат экипаж, который и отвезет вас к сыну”. Он вышел, и тогда я поняла, что это епископ. Я первый раз в жизни видела епископа и подумала: “Неужели и сын мой будет таким и исполнится пророчество моего маленького Антоши, который когда-то сказал мне, что будет епископом?” Через некоторое время епископ усадил меня в карету, туда же сел келейник, и лошади помчали меня к сыну. На следующий день в монастырь приехал епископ Прокопий, совершил службу и по окончании сказал проповедь о том, “как мать чудесным образом нашла своего сына”. Все бывшие в церкви плакали, и мне казалось, что более счастливого человека, чем я, нет никого на свете!»[11]
В письмах этого периода к брату Андрею иеромонах Онуфрий писал: «Хотя я стал и дурным монахом (не в грубом смысле, а в духовном: плохо молюсь, сердце нечисто, гневаюсь, ленюсь и прочее тому подобное), но как-то хочется быть лучшим... Дела мои иноческие идут средним путем. Господь миловал, особых потрясений не чувствую. Настроение спокойное. Иногда горюю, но часто бывают и радостные минуты. Живу в мире со своими товарищами – преподавателями-монахами… Я состою преподавателем и воспитателем одного класса. Уроки идут хорошо. Ученики в общем хорошо относятся ко мне, а я – к ним»[12].
В 1917 году произошла безбожная революция, и вскоре началась гражданская война. На Григорие-Бизюков монастырь напала банда махновцев. Монастырь был разграблен, многие монахи убиты. Такая же участь ожидала и оставшихся в живых, если бы не защита крестьян. Узнав о нападении на монастырь махновцев, на выручку монахам поспешили крестьяне соседних деревень. Отбив у махновцев монахов, крестьяне увезли их в свои деревни. Иеромонаха Онуфрия отвезли в город Берислав, где, по просьбе православных, епископ Прокопий назначил его настоятелем Успенской церкви.
Весной 1921 года иеромонах Онуфрий писал брату: «Много было работы на первой неделе Великого поста, притом в церкви было холодно: я обессилел и замерз. В результате лихорадка. Боялся, что сыпной тиф. Господь помиловал меня по чьим-то святым молитвам. У меня есть помощник, тоже иеромонах. Он уже переболел сыпным тифом, окреп и служит, а я пока сижу в доме: отдыхаю. Не правда ли, как Господь хранит нас, окаянных... Уже второй год тружусь, работа эта мне по духу. Лучшей деятельности, как православного священника и архиерея, не знаю. Дал бы только Господь сил... отдаться всецело на служение Богу и людям… Каждый день непременно есть посетители, так что я ни на один день не могу отлучиться куда-либо, хотя бы в свою родную обитель, которая в восемнадцати верстах от Берислава. Благодарю Бога, что дал мне возможность служить Ему и людям. Живу, не зная, конечно, что ждет меня впереди. Твердо положился на волю Божию. Только чувствую, что ослабевают мои физические силы...
Как же поживаешь ты, милый брат мой? Сильный духом, добрый, отзывчивый, труженик и, конечно, верующий в Бога, но, как большинство интеллигенции, – мирского духа! Заглядывай, голубчик, чаще в церковь. Обязательно поговей, если есть жена при тебе, то с ней, в Страстную седмицу. Об этом убедительно просит тебя твой брат, священник, убежденный христианин. Жизнь моя пастырская более радостна… чем уныла. С тех пор как я принял иночество и священство, с моих глаз спала как бы какая-то пелена и я стал в общем радостен, спокоен, всех люблю, кто бы они ни были. Это, конечно, не мои заслуги, а милость Господа, Который призрел на меня, низкородного, застенчивого до болезненности, омыл меня духовно и обвеселил. Дай, Господи, чтобы до конца дней моих сохранил меня в радости и покое...»[13]
В 1922 году иеромонах Онуфрий был назначен настоятелем Никольской церкви в городе Кривой Рог Екатеринославской губернии[c] и возведен в сан архимандрита.
За разрухой гражданской последовала вскоре разруха церковная. Летом 1922 года образовалось движение обновленцев, руководители которого предлагали радикально реформировать Церковь. В августе 1922 года состоявшийся в Киеве Собор православных архиереев избрал архимандрита Онуфрия кандидатом во епископа Херсоно-Одесской епархии.
Глава обновленческого раскола митрополит Евдоким (Мещерский) предпринял все возможные меры, чтобы не допустить хиротонии во епископа архимандрита Онуфрия. В декабре 1922 года Андрей Гагалюк, разыскивая своего брата архимандрита, обратился к «митрополиту» Евдокиму с просьбой сообщить что-нибудь об архимандрите Онуфрии. Евдоким был хорошо осведомлен о происходящем в православных приходах и незамедлительно ответил, что архимандрит Онуфрий находится в Кривом Роге и ведет активную проповедь против обновленческого движения в Церкви. При этом Евдоким добавил: «Если вы его брат, я вам советую послать ему сейчас же, немедленно, телеграмму с вызовом его в Москву ко мне. Если он смирится перед нами и примкнет к нашему движению, мы возведем его в сан епископа и дадим ему любую епархию. Вы должны предупредить его, что, если он не покорится нам, его ждет тюрьма и ссылка. Поспешите. Время не терпит».
Телеграмма была послана, и последовал ответ: «Ничего общего с Евдокимом иметь не желаю».
Спустя два года, когда брат посетил владыку Онуфрия в Харькове и речь зашла о посещении Андреем «митрополита» Евдокима, владыка, слегка пожурив брата, сказал: «Евдоким меня звал потому, что знал – скоро должна состояться моя хиротония. Как ни старались обновленцы помешать этому, я усыпил их бдительность и успел тайно выехать в Киев, где и был возведен в сан православного епископа. Они страшно обозлились и решили во что бы то ни стало погубить меня. Содержание меня в тюрьмах и ссылка – это дело их рук».
4 февраля 1923 года экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков) и епископ Уманский Димитрий (Вербицкий) хиротонисали прибывшегbr/p /о в Киев архимандрита Онуфрия br /во епископа Елисаветградского, викария Одесской епархии.
Митрополит Михаил уведомил новохиротонисанного архиерея, что канонически он подчиняется ему и епископу Николаевскому Прокопию (Титову), назначенному управляющим Херсоно-Одесской епархией. После хиротонии епископ Онуфрий сразу же уехал в Елисаветград, а на следующий день митрополит Михаил был арестован и сослан.
6 февраля 1923 года епископ Онуфрий прибыл в Елисаветград и при громадном стечении молящихся совершил в Успенском соборе свою первую архиерейскую службу. Через несколько дней после этого к владыке пришел уполномоченный обновленческого ВЦУ Трофим Михайлов и спросил его, какой он придерживается церковной ориентации. Епископ Онуфрий ответил решительно и прямо: «Я не признаю́ и никогда не призна́ю ВЦУ и его “архиереев” и “иереев” и подчиняюсь лишь непосредственным каноническим начальникам: митрополиту Михаилу и епископу Прокопию».
На следующий день после визита уполномоченного обновленцев епископ Онуфрий был арестован и заключен в тюрьму – сначала Елисаветграда, а потом Одессы. Его обвинили в том, что он, приехав, не зарегистрировался у властей как епископ и возглавил незарегистрированное местное церковное управление, относящееся к патриаршей Церкви, а также в том, что он не поддержал обновленцев, которые были зарегистрированы как единственные признанные гражданскими властями представители Церкви. Кроме того, власти попытались обвинить епископа Онуфрия в шпионаже на том основании, что епископ пришедшего его арестовать сотрудника ОГПУ с интересом расспрашивал об организации, в которой тот служит.
Вспоминая впоследствии свои скитания по тюрьмам, владыка писал: «Немного прожито, но много пережито. Всего лишь два года я епископ, но... из этих двух лет я провел шесть месяцев в узах... в темницах... Елисаветграда, Одессы, Кривого Рога, Екатеринослава и, наконец, Харькова. Меня водили под конвоем пешком по улицам много раз, ездил я и в этапном вагоне поезда за решетками. Сидел я среди воров и убийц... Я вспоминал свои грехи вольные и невольные и радовался, что Господь дал мне пить чашу страданий за мои согрешения...
В Великий пост соузники пожелали исповедаться и причаститься Христовых Таин. Тюремное начальство разрешило, и поехали к епископу, проживавшему в городе Одессе, за священником. Но оказалось, что и епископ и священник были неправославные... Заключенные не захотели исповедоваться у обновленцев-раскольников. А среди заключенных был православный священник – отец Петр. Его мы и упросили, и он исповедовал арестантов, а затем служил литургию и причащал.
Свыше пятисот арестантов нас было, которые молились, исповедовались и причащались Христовых Таин. Составился небольшой хор из заключенных. А Символ Веры и молитву Господню пели все молящиеся... Многие из арестантов не говели по нескольку лет, а теперь поговели. И замечательное дело – во всем обширном городе Одессе была ли тогда православная церковь, а у нас в тюрьме совершалось православное богослужение.
В другой тюрьме (Кривой Рог) со мной сидел молодой еще человек с богословским образованием, много мы с ним беседовали. Когда его освободили, он писал мне, что пребывание его со мной в узах было одним из лучших моментов в его жизни. И я тоже с любовью вспоминаю тяжести темничной жизни. Конечно, это потому, что Господь, утешающий сердца Своих рабов, был со мною, многогрешным.
Между прочим, когда я сидел в узах, один довольно образованный человек говорил мне:
– Вот вы здесь сидите, при трудностях темничной жизни вы покойны; вам присылают помощь добрые люди, при этом сознание говорит вам, что вы сделали всё, что нужно. А мне кажется, – продолжал он, – что вы поступили неправильно. На кого вы оставили или бросили даже свою паству, не лучше ли было бы вам как-нибудь пойти на компромисс, признать ВЦУ, а то ведь вашу паству будут расхищать волки хищные!
Я подумал и ответил ему:
– Видите ли, если бы я отрекся от Святейшего Патриарха и своей церковной законной власти, а признал бы раскольничье самочинное и безблагодатное ВЦУ, я перестал бы быть епископом православным. И свою паству, которая доверилась мне, я обманывал бы тогда, перестав быть святителем. А теперь, с Божьей помощью, я сохранил чистоту православия, оставшись православным епископом»[14].
15 мая 1923 года епископ Онуфрий был освобожден из тюрьмы в Одессе, но с него была взята подписка, что он выедет за пределы Одесской области. В докладе Патриарху Тихону епископ Онуфрий писал об этом периоде своего церковного служения: «Я избрал местом жительства город Кривой Рог, где был настоятелем главной церкви – Николаевской – в сане архимандрита до назначения меня епископом Елисаветградским. Положение города Кривого Рога – особое. Он – в гражданском отношении принадлежит к Екатеринославской губернии, но в церковном – к Херсоно-Одесской епархии, именно Николаевскому викариатству. В городе Кривом Роге я, после заключения одесского, несколько времени отдыхал, но вскоре же начал борьбу с ВЦУ. В начале июня я послал воззвание к православному духовенству и мирянам своей Елисаветградской епархии, коей я считал себя по праву епископом; в воззвании я призывал их ни в коем случае не признавать так называемое ВЦУ и его “архиереев” и “иереев”, ибо все они со своим ВЦУ ушли из Церкви и являются неправославным обществом. Убогое мое послание получено было и вне моей епископии и, по слухам, имело значение. Но несравненно бодрее почувствовали себя православные всей епархии после освобождения Вашего Святейшества. Во многих местах Елисаветградского викариатства (в коем и все время были православные пастыри и приходы) начались обращения к Церкви. Херсонское Николаевское викариатство почти все осталось православное. Напротив, Одесса и окружающие ее уезды – были сплошь неправославными. Но в последнее время в Одессе начинается энергичная духовная борьба с ВЦУ. Во главе стоит известный пастырь-молитвенник протоиерей Иона Атаманский; по сведениям (письмо мне от отца Ионы), уже 22 священника в Одессе сбросили иго ВЦУ и приняли иго Христово. Будут хлопотать о том, чтобы Святейший Патриарх назначил им для духовного окормления православного епископа. Я послал духовенству города Одессы, согласно просьбе некоторых верующих, свое обращение, где призываю последовать примеру отца Ионы и 22 его соучастников – и всему духовенству города Одессы.
Преосвященный епископ Прокопий пока еще не на свободе. Позволяю себе думать, что если бы владыку Прокопия освободили и он по праву стал бы управляющим всей Херсоно-Одесской епархии, то православное дело весьма выиграло бы. Если бы даже мне, убогому, разрешили жить в городе Елисаветграде, то дело Церкви тоже несколько было бы лучше. Очевидно, это учитывают и представители ВЦУ. Но надежда на освобождение владыки Прокопия и мое возвращение в Елисаветград все же есть, и о сем усердно хлопочут православные. В настоящее время, живя в городе Кривом Роге, я тружусь над объединением всего Криворожского округа в одно православное викариатство...»[15]
Служение епископа Онуфрия в Кривом Роге стало торжеством православия. Его богослужения собирали молящихся всех возрастов – от глубоких стариков до подростков. Храм всегда был полон молящимися. Многие приезжали из соседних деревень и простаивали долгие монастырские службы. Молодежь во время служения епископа в городе забывала все развлечения, и многих эта приверженность к церкви оградила впоследствии от развращающей проповеди безбожия.
16 октября 1923 года епископ был арестован. Поводом для ареста послужило послание епископа Онуфрия к пастве, в котором он предостерегал верующих от обращения к живоцерковникам. Это послание было расценено как антисоветское, и епископ был отправлен сначала в криворожскую, а затем в елисаветградскую тюрьму.
Когда весть об отправке епископа из криворожской тюрьмы в елисаветградскую дошла до верующих, народ бросился на станцию. Однако на перрон никого не пустили. Люди обступили железнодорожную насыпь и встали вдоль путей, по которым должен был пройти поезд. Состав медленно отошел от перрона, владыка стоял у окна с решеткой и благословлял свою паству. Громкий плач провожавших слился в единый вопль, который звучал до тех пор, пока поезд не скрылся с глаз.
Из Елисаветграда епископ был перевезен в харьковскую тюрьму, где он пробыл три месяца. 16 января 1924 года власти освободили епископа из тюрьмы, взяв с него подписку о невыезде из города Харькова.
Выйдя из заключения, епископ Онуфрий сразу же обратился с посланием к херсоно-одесской пастве; он произнес во время своих частых богослужений множество проповедей, разослал письма, объясняющие суть современного церковного положения в связи с обновленческим и другими расколами. В Харькове жили в то время на положении ссыльных семь архиереев, и хотя ни по возрасту, ни по хиротонии епископ Онуфрий не был старшим, однако он был признан за такового всеми епископами.

Время было тяжелое; кроме открытых гонений было еще и множество соблазнов. Одному из своих друзей епископ писал: «Разве только в храме мы должны говорить о Боге, о Божественном учении? Не только в храме, а и на всяком месте, где придется, где есть души неверующих, не знающих Бога или сомневающихся. Даже если не может верующий доказать своей истинности и опровергнуть речи неверующих, пусть он скажет ясно и определенно христианское учение. И это уже будет победа... Всякое необличенное слово лжи приносит свой плод, а разоблаченное, оно теряет свою силу... Ты, дорогой друг, с тревогой спрашиваешь меня: что будет с нашей Церковью Православной лет через тридцать, когда те верующие, коих теперь немало, умрут, а их сменит нынешнее поколение злых и злобных врагов Церкви Божией? Ведь тогда они пойдут открытым походом на Церковь Божию. А что же мы им противопоставим? – Нужно сказать тебе, дорогой друг, что наряду с врагами Церкви Божией растут, несомненно, и друзья ее; пусть будет их немного, но они сильны своей истиной. Под градом насмешек и притеснений они закаляют свою веру в Бога и преданность Церкви Божией, они встанут на защиту веры и Церкви Православной…
Может пролиться кровь верующих. Пусть она будет семенем, как в первые века христианства, – семенем, из которого вырастет еще крепкая дружина христианская. Для Церкви Христовой не новость гонения и кровь. Все это было. И все это вело не к уничтожению Церкви Православной, а к ее прославлению и распространению. Притом не забывай, дорогой друг, что святые примеры всегда зовут к подражанию. Когда неверующие гонители увидят непоколебимую стойкость православных христиан, запечатленную кровию, тогда некоторые из них, способные к восприятию истины Божией, несомненно, станут в ряды исповедников Христовых, как то было с древними язычниками, которые, видя веру христиан, сами становились из мучителей последователями Христовыми. И много, много может стать новых друзей Христовых из разных стран и народов, которые заменят изменников веры, по слову Самого Спасителя: “Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном, а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов” (Мф. 8, 11-12).
Не унывай же, дорогой друг, а будь прежде всего сам верен, даже до смерти, Церкви Божией Православной и усердно молись Господу, да изведет делателей на жатву Свою, потому что жатвы много, а делателей мало (Мф. 9, 37)»[16].
Деятельная защита епископом православия, обличение обновленчества и других расколов, в частности западных ересей, породили среди харьковской интеллигенции смущение и недоумение. Столь энергичная защита казалась ей противоречащей принципам либерализма и свободомыслия, которые многим были дороже и самой истины. Интеллигенция всегда желала быть судьей и оракулом мысли, хотела стоять над противоречиями и спорами, что происходило от отсутствия у нее самой определенных взглядов и убеждений и пренебрежения к жизненному опыту. Представители интеллигенции писали владыке, что не могут понять, отчего он так энергично защищает только тихоновскую Церковь, тогда как они между обновленцами, тихоновцами и другими не видят никакой разницы.
Епископ Онуфрий, отвечая на их недоумения, писал: «...никакой тихоновской или обновленческой Церкви нет. Патриарх Тихон никакой Церкви не основывал и от Церкви Божией не отделялся. Тихоновская Церковь это и есть истинная Церковь Божия, это Русская Поместная Православная Церковь Христова, находящаяся в непрерывном молитвенно-каноническом единстве со всею Вселенскою Православною Церковью. Русская Поместная Церковь Православная свое теперешнее название “тихоновская” получила от врагов Церкви Божией, обновленческих раскольников, которые бросили эту “кличку” на Святую Церковь для того, чтобы представить ее простодушным как какую-то секту: это, мол, тихоновщина. Я вовсе не настаивал на том, чтобы меня, епископа Православной Церкви Божией, назвали тихоновцем, но в то же время, я и не отрекаюсь от сего названия, принимаю его как условное.
Если ко мне подойдет верующий и спросит: “Вы тихоновский епископ?” – я не буду возражать, ибо понимаю, что для этого верующего “тихоновец” и “православный” – понятия синонимические, что совершенно верно. Тихоновец – это условное наименование православного христианина: это не кличка, как хотят сего обновленцы и их друзья, а внешний признак православия в наши смутные дни церковные... Вот почему я и говорю вам: если вы не тихоновцы, то и не православные, вы вне Церкви Божией, ибо в пределах СССР Православная Поместная Русская Церковь именно та, которую условно именуют “тихоновской”, и только она.
Мы свидетельствуем, что не порываем с Церковью Божиею и не признаем никакой ереси. Не на себя уповаем, но, будучи грешными, надеемся на молитвы о нас всей Церкви Божией и несем скорби и труды земные, веря, что Милосердный Господь, когда явится во второй раз в неизреченной славе Своей, то воздаст неувядаемый венец славы нам и всем, возлюбившим явление Его. Этого венца славы в жизни загробной от всей души и со всей искренностью молю от Господа и всем вам, дорогие друзья мои, почтившие меня, убогого, своим письмом. Но епископский долг побуждает опять говорить вам, что если не будете принадлежать к той Церкви, каковая именуется тихоновской и которая единственно есть истинная Церковь Божия как Поместная Русская Православная Церковь, то вы окажетесь вне Божественного чертога»[17].
Гонения от властей, злобные нападки лукавых обновленцев, малодушие собратий – злое обстояние было отовсюду. Враги и в самих храмах утесняли православных. Епископ вспоминал об этом периоде своего служения в Харькове: «В небольшом храме служило нас семь епископов и около двадцати пяти клириков; храм был один. Самое главное не в том было, что храм маленький, а православные стеклись со всего большого города и нередко падали в обморок от духоты, а в том было горе всех православных, что возмутительно нагло вел себя самозванный, не избранный верующими и епископом града церковный староста этого храма. Сначала он был унизительно льстив, прежде чем стал старостою, а потом стал вести себя вызывающе: грубил епископам, не подходил демонстративно под благословение к ним... А что делал он с бедным духовенством – священниками и диаконами! – он едва давал им руку, грубил и покрикивал на них, хотя священники иные были пожилые старцы и с высшим образованием, а он – полуграмотный. Мы всё терпели, даже унижения, лишь бы не остаться без храма. Конечно, совестью своею не кривили и не шли ни на какие компромиссы, хотя бы и ради храма, помня твердо, что если мы изменим чистоте православия, то и самый храм перестанет быть православным»[18].
9 декабря 1925 года был арестован патриарший Местоблюститель митрополит Петр (Полянский)[d]. В декабре того же года властям удалось организовать в дополнение к обновленческому новый церковный раскол, получивший название григорианского.
Весной 1926 года митрополит Агафангел (Преображенский)[e] сделал заявление о занятии им поста патриаршего Местоблюстителя, и тем самым создалась угроза нового церковного раскола.
Для епископа Онуфрия была очевидна разрушительность этого предприятия, и он выступил с протестом против занятия митрополитом Агафангелом поста Местоблюстителя.
Власти тут же отреагировали на церковную позицию епископа и, по инициативе 6-го отделения СО ОГПУ во главе с Тучковым, 12 октября 1926 года Харьковское ОГПУ арестовало владыку.
Отвечая на вопросы следователя, епископ Онуфрий сказал:
– До моего ареста в Харькове проживали: епископ Харьковский Константин Дьяков, архиепископ Борис Шипулин, епископ Макарий Кармазин[f], епископ Стефан Адриашенко, епископ Павел Кратиров, епископ Антоний Панкеев, епископ Феодосий Ващинский; все епископы, кроме епископов Константина и Павла, очутились в городе Харькове вследствие их вызова в город Харьков властями; в частности, я был вызван в город Харьков в начале 1924 года, где и был обязан подпиской о невыезде.
Следователь спросил:
– Гражданин Гагалюк, скажите, кто был инициатором составления письма к митрополиту Агафангелу, содержание этого письма, какие цели вы преследовали этим письмом? Не был ли вами также поднят вопрос о форме управления Русской Церковью – патриаршестве или коллегиальной форме? В частности, вы, какую форму считаете более приемлемой в России – патриаршество или коллегиальную форму?
Владыка ответил:
– Из города Перми почтою было прислано от митрополита Агафангела обращение на имя некоторых Харьковских епископов – архиепископа Бориса, епископа Константина и на мое имя. Митрополит Агафангел призывал нас и всех православных епископов, и духовенство, и верующих признать его, митрополита Агафангела, патриаршим Местоблюстителем. Из взаимной беседы друг с другом мы, епископы Харьковские, твердо решили признавать патриаршим Местоблюстителем лишь митрополита Петра; выступление митрополита Агафангела мы признали весьма вредным для Церкви Православной – расколом, о чем и написали ему в форме братского, дружеского письма, прося его не устраивать церковной смуты. Мы также написали митрополиту Агафангелу, что канонической формой управления в нашей Православной Русской Церкви является патриаршество или вообще единоличное управление, согласно 34‑му апостольскому правилу, а коллегиальная форма правления в Церкви не может быть признана нами, как неканоническая.
Епископ Онуфрий был доставлен из Харькова в Москву в Бутырскую тюрьму. В конце октября 1926 года секретарь 6-го отделения СО ОГПУ Якимова, рассмотрев «дело» епископа, составила заключение: «...Епископ Онуфрий и... среди церковников и верующих города Харькова распространяли воззвание под названием “Открытое письмо” контрреволюционного содержания, в котором призывали верующих беречь патриаршую форму правления Церковью и не допускать коллегиального управления. Свои заветы мотивировали тем, что патриаршая форма в большей степени, чем коллегиальная, защищает Церковь от давящего и настойчивого вмешательства в церковные дела со стороны советской власти и тогда, когда советская власть не объявляет себя открытым врагом Церкви, и тогда, когда советская власть открыто объявляет себя врагом Церкви. Коллегиальное управление приносит только вред Церкви, лишая ее устойчивости, так как советская власть постарается подобрать в коллегию лиц, продающих Церковь и правду Христову и оптом и в розницу»[19].
На основании этого заключения 5 ноября 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Онуфрия к трем годам ссылки на Урал.
«Из шумного города Харькова переселился я в глухое село, – писал владыка. – Да будет воля Божия! Хотя и скорбно на душе, но нужно оставить думы о харьковских друзьях. Придется ли увидеться с ними? – сие от Господа. Во всяком случае, увидимся непременно в жизни загробной... А теперь нужно работать Богу и людям в тех условиях, в каких Господь определил мне жить...
Какой смысл моего пребывания в селе Кудымкар? Здесь я как бы в расширенной тюрьме. Служить я не могу, проповедовать в храме нельзя; приезжать ко мне не разрешают, стесняют принимать верующих... Почему же Господь это попускает? Не лучше ли было оставить меня в Харькове, где я мог широко сравнительно делать святое Божие дело, где я служил, благовествовал и в храме, и по домам, оттуда управлял широкой епархией Одесской? Зачем и другие епископы в узах?..
А между тем неверие усиленно работает, а вместе с ним рука об руку стараются разрушить Церковь Божию, очевидно не веря в ее неодолимость, многочисленные еретики и раскольники: обновленцы, самосвяты, лубенцы, последователи ВВЦС, и старые сектанты: баптисты, хлысты, и еще более их – древние католики, протестанты... Так нужны теперь работники на ниве Христовой, а их усиленно, искусственно уменьшают!.. Такова воля Божия или, вернее, попущение Божие. Ведь еще во времена апостольские Господь попускал быть в узах в Кесарии два года, в Риме тоже два года великому благовестнику апостолу Павлу, а как дорого было проповедничество и миссионерские путешествия по Церкви великого апостола!.. Так, значит, угодно было Богу!.. Не показывает ли Господь современным язычникам-богоборцам, что при максимуме их усилий и при связанности проповедников веры все же никто не одолеет Церкви Божией и чтобы поняли все противники Божии, что вера наша утверждается не на мудрости человеческой, но на силе Божией (1 Кор. 2, 5). Не оглядываться мне нужно назад, что было со мною, – оно во мне осталось, а работать нужно Богу и людям здесь, в глухом селе, почти в тюрьме: служитель Христов должен нести свет Христов и в темницы, как это делали апостолы. Сказать слово веры своему случайному собеседнику, приголубить ребенка, открыто исповедовать и защищать свою веру, несмотря на насмешки и гонения неверующих, – все это значит нести свет Христов в окружающую жизнь. Есть и другие дела у меня здесь: в селе Кудымкаре – храм Божий православный, и я имею возможность ходить и молиться в нем. Какое это великое утешение! Могу причащаться Святых Христовых Таин – а что выше и отраднее сего!
Здесь, в уединении, вдали от шума, можно больше подумать о душе, о Боге. Я недавно писал одному славному юноше, христианину, что село Кудымкар – это пустынька для меня, где нужно мне поразмыслить усерднее о своих грехах и приблизиться к Господу Богу. В общении с Богом – искренней, горячей молитве – какое это утешение для христианина!.. О, если бы Милосердный Господь призрел на меня, многогрешного, унылого, гордого, блудного, гневливого, ленивого, полного всяких беззаконий, дал мне искренне чувствовать раскаяние и стремление к Нему, Господу Богу, от всего сердца и от всего усердия!.. Как ни отдалено село Кудымкар от крупных центров (ближайший город большой – Пермь – около двухсот верст), есть еще несравненно более глухие места. Ходят слухи, что могут меня... сослать в другое далекое, пустынное место. Что же! Да будет и на сие воля Господня, если так угодно Богу!..
Верю непоколебимо, что Господь печется о всех нас, ибо неложно слово Спасителя: “и волос с головы вашей не пропадет” (Лк. 21, 18), – и другое утешительное речение Господне: “Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше” (Ин. 15, 20)»[20].
В окрестностях, где поселился епископ, было мало верующих людей, и после огромной харьковской паствы он оказался миссионером в обстановке торжества воинствующего безбожия. «Уже второй месяц живу в селе Кудымкар, – писал владыка. – Несколько раз заходили ко мне в келью для духовной беседы люди. Между ними были крестьянки соседней деревушки... – Мария и Екатерина, обе весьма религиозные, еще не пожилые. Рассказывали они нам... о вере в Бога в деревне их. Твердых в вере борцов религиозных против неверия в деревне их только двое. Когда три года тому назад учительница собрала женщин-матерей этой деревушки... и предложила, чтобы дети их поснимали с шеи свои крестики... все, до двадцати женщин, приняли это предложение; лишь они двое – Мария и Екатерина – энергично протестовали, и стало по их желанию: детей пока оставили в покое. Конечно, атеистка-учительница неохотно пошла тут на уступки, так как сделать безбожным народ наш – край всех стремлений неверующих. Это Господь здесь не попускает вредному велению, видя огненную ревность, скорбь и слезы у христианок-матерей (у обеих дети учатся в школе).
Мои собеседницы-христианки из деревушки этой говорили: никто из деревни в церковь не ходит (церковь православная в версте). Смеются над нами! Даже старики уговаривают детишек не слушать нас, матерей, когда мы зовем ребят своих в храм Божий. Но мы не обращаем внимания на эти безумные речи стариков и свое святое дело делаем... Я им тоже советовал: сами твердо стойте в вере православной и детишек своих учите молитвам, чаще в храм водите, заставляйте читать слово Божие. А неверующих соседей своих не бойтесь, но еще призывайте их к вере. Знайте, что ваше дело имеет великое значение не только для вас лично – для спасения души вашей, но и для мира и покоя и благополучия внешнего: этой верою своею привлекаете вы благоволение Божие и на всех людей. Если вера иссякнет в нас, то и Спаситель наш и Бог отвернется от нас.
Однако, несомненно, эти две простые, малограмотные крестьянки, стоящие на страже веры среди окружающего их неверия, делают великое дело. Припоминаю и другие села, деревни и города, где мне пришлось жить или бывать. Всюду при множестве людей неверующих или равнодушных есть несколько верных рабов Божиих, твердых, неподкупных ни на лесть, ни на обман, ни на запугивания. Они открыто исповедуют Бога, заботятся о храмах Божиих, борются с неверием и разными ересями и расколами. И таких добрых Божиих рабов немало в стране нашей: во всяком глухом селе или деревушке есть свои Марии и Екатерины. Они представляют собою ядро христианское среди окружающих маловерных или вовсе неверующих...
Об эту веру таких усердных и верных христиан, как Мария и Екатерина, разбиваются все мутные воды безбожия. Как ни яростны мутные волны моря, им не опрокинуть горящих маяков...»[21]
Во время архиерейского служения в Кривом Роге и в Харькове и в особенности в заключении и ссылке для епископа все ясней становилось, сколь велико значение пастырского служения, которое, конечно же, не должно ограничиваться стенами храма. Находясь в ссылке в селе Кудымкар, в мае 1927 года епископ Онуфрий писал: «И проповедь у нас слабая! Говорю о здешних местах. А ведь ничего особенного не требуется. Пересказал своими словами чужую проповедь – и это уже хорошо... Конечно, если не ходят в храмы Божии здешние православные, они как бы закрыты для них. В таком случае нужно говорить о Боге, о праздниках, о Таинствах, о христианской жизни, призывая к посещению святых храмов, к святому говению и поучая о прочем, ходя по домам своих прихожан, – терпеливо, настойчиво, с любовью. Пусть будут насмешки, даже ропот и угрозы – не обращать пастырю на это все внимания...
В той или иной мере эту любовь и самоотречение проявляют и современные пастыри православные и через то уловляют в сети Христовы равнодушных и даже враждебных к вере... Против такой пастырской настойчивости иногда возражают даже верные и честные служители Церкви. Так, одно почтенное духовное лицо мне возражало: “Я с вами совершенно не согласен. По-вашему следует, что священник и даже епископ должен сам идти к этим грубым людям. Это значит навязываться, когда тебя вовсе не просят и даже не желают! Нет, я пойду к тем, кто меня сам пригласит!.. Стану я напрашиваться к этим насмешливым! Еще издеваться будут, а то и выгонят! Не желаю. Не я в них нуждаюсь, а они во мне. Вот пусть приедут за мною, попросят – я поеду к ним!.. А самому идти унижаться, чуть ли не просить их, чтобы они меня приняли, не хочу! С какой стати я буду ронять свой духовный авторитет! Я вам советую: не ронять своего сана, а то вы готовы бежать за десятки верст и идти в хаты, когда вас о том вовсе не просят и, может быть, совсем не желают!..”
Не знаю, как влияют на тебя, дорогой друг, такие речи, но в моей душе они вызывают тяжелое чувство... И так может говорить православный служитель Церкви Божией, апостол святой веры... Это – бессердечный человек, которому вовсе нет дела до души верующих! Для него как бы не существуют овцы его стада!.. Как они живут, как спасают свою душу, ему не интересно. Если среди них находятся хорошие, послушные, он охотно к ним пойдет, а к бедным, несчастным, заблудшим он не идет и почти... презирает их. И слышатся слова Спасителя: “не здоровые имеют нужду во враче, но больные, пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы. Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию” (Мф. 9, 12-13). Нет у подобных пастырей именно сострадания, снисхождения, любви к людям... Таким путем не увеличишь числа верующих в своем приходе. Дай Господи, чтобы удержать тех, кто есть. Между тем назначение пастырей – апостольское. Не только утвердить верующих, но и поддержать слабых, привести к Богу и неверных. А без собственного вхождения к неверующим или колеблющимся, без жалости к ним ничего не успеешь... Ждать же, чтобы они сами пришли к нам, православным пастырям, – неразумно. В особенности теперь, когда специально стараются отвлечь от Церкви Божией и удержать в безбожии. Возмущают душу мою и речи о том, что ревностный пастырь, сам идущий к нежелающим его, подрывает свой авторитет. Это совершенно языческое понимание...
В отыскивании заблудших, во вторжении к грешникам со стороны пастыря Христова не унижение, а величие души труженика, старающегося идти по стопам Самого Пастыреначальника и Бога... Нет, пока на земле Церковь Божия, а она всегда будет, пока Господу угодно, чтобы существовал сей мир, пастыри Христовы, как продолжатели апостольского дела на земле, не могут и не должны отходить от своего величайшего и ответственнейшего служения приводить всех людей к Церкви Божией, к Богу, всячески снисходя к немощам людским, будучи, по апостолу, для всех всем (1 Кор. 9, 22), чтобы спасти по крайней мере нескольких, если не всех. А теперь, когда так нагло подняли свою голову безбожие и всякие расколы и ереси и объявляют свои права на каждую человеческую душу, особенно необходимо трудиться всем нам, пастырям, посланникам Христа Спасителя, помня слова, сказанные Им после Его преславного воскресения из мертвых святым апостолам, а в лице их всем православным святителям и пастырям: “Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь” (Мф. 28, 18-20)»[22].
Эта ревность о пастве, спасении человеческих душ скоро была замечена безбожными властями, наблюдавшими через своих агентов за жизнью владыки в ссылке, и 25 июня 1927 года, в день тезоименитства епископа Онуфрия, власти устроили у него обыск.
Владыка об этом писал: «Ко дню моего Ангела приехали ко мне из далекого Харькова две гостьи, мои духовные дочери и вместе мои благодетельницы: одна – монахиня пятидесяти с лишком лет, другая – будущая послушница, около сорока лет. Они поместились в сторожке при церкви, где живут сторожихи-монахини. Но гостьи мои, по моей оплошности, не зарегистрировались, а это следовало сделать, так как я считаюсь ссыльным, а они не скрывали, что приехали поздравить меня ко дню Ангела. Ночью накануне моего праздника их арестовали и продержали в тюрьме около месяца, хотя при обыске ничего не нашли ни у меня, ни у них…
В день моего Ангела вraquo;[18].rdquo; (Мф. 9, 12-13). Нет у подобных пастырей именно сострадания, снисхождения, любви к людям... Таким путем не увеличишь числа верующих в своем приходе. Дай Господи, чтобы удержать тех, кто есть. Между тем назначение пастырей доме священника, где обедал я с другими верующими, моими гостями, сделали обыск как раз во время обеда... Потом, после допроса, запретили мне читать и петь в церкви. В конце же готово было подняться новое тяжкое испытание для меня... Хотелось сказать слово ропота, но примирился я, грешный, с волею Божией. И вот Господь сразу же все отнял: дело травли кончилось, узники получили свободу, я просветлел душою и телом… Виновником ареста моих гостей общий голос признает местного священника. А он считается православным; со мной он вежлив и весел, в его доме я столуюсь, и в течение полугода моего знакомства с ним он воспринял от меня, грешного, немало добра материального и духовной поддержки. Меня чрезвычайно поразило это явление, которому нельзя не верить. Однако, дорогой друг, я был душевно потрясен другим предательством со стороны этого же лица, именно – обыском в том доме, где я обедал со своими гостями, а он – хозяин этого дома... Когда неожиданно окружили комнату, где мы мирно и вместе как-то печально (в связи с арестом моих гостей) сидели, и начали обыск, я, привыкший к обыскам и ни в чем не повинный политически, был страшно взволнован от этого гадливого и наглого попрания человеческого (моего) достоинства, не со стороны делавших обыск, аа возражают даже верные и честные служители Церкви. Так, одно почтенное духовное лицо мне возражало: “Я с вами совершенно не согласен. По-вашему следует, что священник и даже епископ должен сам идти к этим грубым людям. Это значит навязываться, когда тебя вовсе не просят и даже не желают! Нет, я пойду к тем, кто меня сам пригласит!.. Стану я напрашиваться к этим насмешливым! Еще издеваться будут, а то и выгонят! Не желаю. Не я в них нуждаюсь, а они во мне. Вот пусть приедут за мною, попросят – я поеду к ним!.. А самому идти унижаться, чуть ли не просить их, чтобы они меня приняли, не хочу! С какой стати я буду ронять свой духовный авторитет! Я вам советую: не ронять своего сана, а то вы готовы бежать за десятки верст и идти в хаты, когда вас о том вовсе не просят и, может быть, совсем не желают!..” со стороны предателя. Подумай, дорогой друг, до чего мы дожили: хозяин предает своего гостя, священник – своего епископа, в день его Ангела, в ссылке, когда он так нуждается хотя бы в маленькой поддержке со стороны тех, кому он верит и считает своими по духу!..
Конечно, предательство в отношении меня ничем не кончилось, как и все обыски, ибо у меня никогда ничего не было против предержащей власти. Но гнусное и низкое иудино окаянство было на деле. Господи, да что же это такое?! Что сталось с христианами и даже священниками! При всем желании быть снисходительным к людям, я уже не мог с того дня переступить порог этого дома, где так нагло и цинично предан был человек – христианин – епископ! Я не буду судить предателя, не питаю к нему никакой вражды, считаю по-прежнему православным, отдал все на суд Божий, только уже дружеских отношений у меня нет, а лишь обычные, официальные, но не злобные...»[23]
В то время как гостьи епископа сидели в тюрьме, в местной газете появилась статья без подписи, в которой было написано, что к ссыльному православному епископу Онуфрию приехали его любовницы, и целую ночь он развлекался с ними, превратив церковный дом в гарем. Как ни был кроток и смирен епископ, но в данном случае он решил не оставлять злобной клеветы без ответа. Написав опровержение, он отправился к местному прокурору с требованием указать имя автора клеветнической статьи и обязать редактора газеты опубликовать опровержение. Прокурор принял епископа подчеркнуто насмешливо и не стал читать опровержение, заявив, что он вполне доверяет авторам советских газет.
Известие о новой церковной смуте, о том, что часть архиереев вышла из подчинения митрополиту Сергию, застало епископа в ссылке в глухой деревне Романово. Владыка тяжело переживал это церковное смятение, ему трудно было из ссылки вникнуть в те соображения, размышления и переживания, которые волновали тогда многих святителей, для которых действия митрополита Сергия виделись далеко не бесспорными.
В октябре 1928 года епископ Онуфрий был арестован и отправлен в Тобольск. На пути его ждало тяжкое искушение. «Я находился на пристани в Тюмени, поджидая пароход, – рассказывал он впоследствии. – Ко мне подошел человек и спросил: “Вы епископ православный?” Я ответил. Он протянул руку за милостыней. Я хотел дать ему денег, но вдруг почувствовал сильный удар в левую руку и жгучую боль. Оглянувшись, я увидел, что тот человек убегает. Заметив на руке кровь, я пошел на пароход, где промыли и забинтовали рану мою на руке. Успокоившись, я подумал: смерть моя нужна врагам моим, и только они могли подстроить это покушение, но Господь спас меня»[24].
В Тобольске епископ пробыл три месяца. Об этом времени и о последующем своем путешествии в качестве узника владыка писал: «Пишу из глубокого северного Сургута, куда прибыл я в новое место своей ссылки 11 февраля 1929 года, ночью.
Предчувствия мои оправдались: в городе Тобольске, при сравнительно внешнем благополучии, всякий день ожидал я, что меня возьмут и сошлют дальше. Это случилось 30 января вечером. Произвели у меня на квартире обыск и, ничего не найдя, повели в тобольскую тюрьму. Из культурной обстановки – опять в атмосферу тюремной жизни с ее тяжелым режимом, холодом, голодом, грязью, а для меня еще и неудобствами в пище, которая подавалась мясной. Но Господь утешил меня, и я благодушно перенес все эти невзгоды. В числе соузников моих оказалось несколько крестьян и среди них их священник православный, старец лет шестидесяти... В беседе с крестьянами я сказал им при священнике: вот батюшка с вами всюду – и в церкви, и на полях, и по домам, и... в тюрьме...
Да, наши православные пастыри в большинстве делят горе со своими чадами. Почти всегда, когда приходилось мне быть или ехать в тюрьмы, подобно тем, где я был в числе арестантов, видел я фигуру священника, или инока, или епископа...
В день своей архиерейской хиротонии, 4 февраля, я выехал под конвоем в Сургут: семьсот верст от Тобольска. Ехать было холодно, тесно, но я терпел имени Его ради... Всюду на остановках казенных, где мы грелись от мороза, отдыхали и ели, – всюду были в домах святые иконы. В одном месте утешил меня мальчик лет трех, Саша, с крестом на груди. И только в селе Самарове я не нашел в хате, где мы останавливались, святой иконы. Семья очевидно не религиозная. Я наблюдал за ними. Отец и старший сын (активный безбожник) производили неопределенное впечатление. Мальчик лет тринадцати, Андрюша, оказался с душой испорченной, подлой: он проследил ссыльного еврея из той же партии, где был и я, когда тот незаметно вышел за ворота, где его поджидали друзья, проживавшие в этом селе &‐ Самарове, подслушал его разговор, дал знать конвойному и все ему рассказал. У ребенка не нашлось сострадания к несчастному ссыльному. Мать – необыкновенно грубая и даже сальная. Она не преминула изругать меня, хотя я был ее гостем и в скорбном настроении арестанта. За малую крошку хлеба, стакан чая и молока она потребовала два рубля, тогда как это стоило не более тридцати копеек.
Воистину, потеряет человек Бога – потеряет и любовь, сострадание, скромность, станет жестоким, грубым, жадным зверем... Господь да вразумит этих несчастных!
Я прибыл в Сургут. Господь помог мне здесь устроиться. Вижу милость Божию к себе. Посетил убогий храм сургутский, говел, причащался Святых Христовых Таин»[25].
Лишенный гражданскими властями возможности проповедовать в храмах, во время жизни в ссылке епископ принялся за составление письменных работ. В Кудымкаре он написал двести восемьдесят две статьи на духовные темы, во время ссылки в Тобольск и Сургут – шестьдесят одну статью. Сам епископ о церковном писательстве говорил: «На епископах преимущественно лежит долг проповедовать слово Божие. Почти все мы исполняем это и усердно возвещаем Царство Христово на земле – но устно. Подвиг духовного писательства несут из нас лишь немногие. Конечно, устная проповедь имеет главное значение: произносимая с воодушевлением и убеждением перед большой аудиторией до тысячи молящихся, иногда она оказывает большое влияние на слушателей, направляя их к Богу и доброй христианской жизни. Но и самое красноречивое слово скоро забывается. Притом часто является сильное желание у верующего почитать у себя на дому что-либо из области веры. В этом отношении необходимо письменное наставление.
Если устное слово возбуждает веру у молящихся, то письменное усугубляет ее, утверждает. О важности письменной проповеди апостол славянских христиан Кирилл говорил: “Проповедовать только устно – все равно что писать на песке”.
Мне могут возразить, что нельзя отрицать громадное значение церковного писательства, но это могло иметь место прежде, когда к услугам Православной Церкви было книгопечатание, а теперь, когда нельзя напечатать ничего, касающегося православной веры, можно ли говорить о письменности духовной?
На это я отвечаю: и в настоящее время письменность церковная очень важна и необходима не менее, чем прежде. Епископ может писать проповеди свои, трактаты по вопросам веры, богословские сочинения, конечно лишь в количестве пяти или десяти экземпляров на пишущей машинке, в крайнем случае, в виде одной своей рукописи...
И даже такой ограниченный до последнего минимума труд епископа весьма полезен. Прежде всего самому автору он дает руководство для дальнейшего учительства: прочитывая на досуге свой труд, он вспоминает прошлое и, при случае, о нем говорит и своей пастве. Жизнь теперь очень сложна и текуча, и в течение года можно забыть очень важные моменты церковные…
Рукопись свою можно дать для прочтения верным христианам, которые были бы способны и других научить, и таким путем наше поучение станет известно многим.
Наконец, преемники наши в письменном учительстве нашем найдут для себя повод к собственным трудам: что нужно добавить и разъяснить, о чем по немощи мы забыли сказать, войдут в труд наш, как мы сами вошли в труд наших предшественников.
Церковное писательство для епископа теперь гораздо нужнее, чем прежде, при возможности печатать богословские труды. Тогда мы могли пользоваться произведениями наших выдающихся церковных писателей, выписывать их, распространять их. Теперь, когда возникают вопросы текущей жизни, мы обязаны сами отвечать на них, руководствуясь святой Библией, правилами каноническими и творениями святых отцов, насколько их имеем, обращаясь наипаче с горячей молитвой к Всевышнему Духу Утешителю, просветившему бескнижных апостолов...»[26]
Осенью 1929 года епископ получил разрешение покинуть место ссылки и бесконвойно следовать в Тобольск. На пути в Тобольск в селе Уват он был арестован, но вскоре освобожден и в ноябре 1929 года прибыл в Тобольск. Между тем 12 октября закончилась его трехлетняя ссылка, и 14 октября Особое Совещание при Коллегии ОГПУ вынесло постановление: «По отбытии срока наказания Гагалюка... лишить права проживания в Москве, Ленинграде, Ростове-на-Дону, означенных округах и УССР с прикреплением к определенному месту жительства сроком на три года»[27].
Епископ был вызван в ОГПУ, где ему предложили выбрать место для жительства. Владыка выбрал город Старый Оскол в Курской области. В соответствии с этим выбором в ноябре 1929 года митрополит Сергий назначил его епископом Старооскольским, образовав ради него по тесным обстоятельствам времени новую кафедру. В декабре 1929 года епископ Онуфрий прибыл в Старый Оскол и вступил в управление епархией.
В Старом Осколе к тому времени у православных оставалось шесть городских и семь слободских церквей вблизи города, но власти разрешили служить епископу только в одном храме. Обновленцы к этому времени захватили большинство храмов, и приезд в город православного епископа оказался тяжелым для них ударом. Все православные устремились к владыке, первая же его служба в храме привлекла сердца многих.
Хотя выезд из города епископу был запрещен, это не помешало ему успешно управлять епархией. Епархиальной канцелярии у него не было, и всех посетителей – священнослужителей и мирян – он принимал в небольшой комнатке, где жил. У него всегда были посетители, желавшие поговорить с ним лично, приезжали люди и из других областей – он всех принимал с охотою и любовью, в меру своих сил стараясь разрешить их вопросы и удовлетворить просьбы. Результатом его деятельности явилось почти полное исчезновение обновленчества в пределах епархии и увеличение числа действующих православных храмов. Только за три первых месяца пребывания его на кафедре – с декабря 1929-го по март 1930 года – количество православных храмов в епархии возросло с двадцати до ста шестидесяти одного. Однако гонения и притеснения в это время не прекращались.
В 1932 году один из его друзей-священнослужителей написал епископу, что решил прекратить дело проповеди и ограничиться одним богослужением, а то «иной недобрый человек извратит мои слова, и я могу пострадать! Когда увижу хоть некоторое успокоение, тогда продолжу дело благовествования».
Епископ Онуфрий ответил ему: «Никак не могу согласиться с твоими доводами. Долг святителя и пастыря Церкви – благовествовать день от дня спасение Бога нашего: и в дни мира, и в дни бурь церковных, в храме, в доме, в темнице. Послушай, как объясняет святитель Иоанн Златоуст слово святого апостола Павла: “проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием” (2 Тим. 4, 2). Что значит “настой во время и не во время”? То есть не назначай определенного времени, пусть будет у тебя всегда время для этого, а не только во время мира, спокойствия или сидения в церкви; хотя бы ты был в опасности, хотя бы в темнице, хотя бы в узах, хотя бы готовился идти на смерть – и в это время не переставай обличать, вразумлять. Тогда и благовременно делать обличение, когда оно может иметь успех.
Тогда наша проповедь дает плод, когда люди ее жаждут. В дни скорби, смущений самое простое искреннее слово пастыря приносит сторичный плод.
На днях исполнилось три года моего святительского служения в Старооскольской епархии. С первого вступительного слова... и поныне всякий воскресный праздничный день за Божественной литургией и в воскресные вечерни я говорил поучения своей пастве. Делал это я не без смущения, волнений и страхов. Но Господь Милосердный хранил меня, и верю: сохранит и впредь.
А если угодно будет Господу – приму и скорби за слово истины.
Если мы умолкнем, то кто будет говорить? На проповедь Царства Божия послал нас Сам Господь. И горе нам, если мы не благовествуем! Мы становимся в таком случае в ряды противников Божиих. Вот почему и святой апостол Павел, убеждая своего ученика епископа Тимофея неустанно проповедовать слово Божие, заклинает его Христом Богом совершать дело благовестника.
В твоих словах, дорогой друг, вижу одну лишь справедливую мысль – нужно остерегаться проповеднику Христову злых людей, искажающих наши слова. Сам Христос Спаситель поучает нас быть осторожными: “Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби. Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас...” (Мф. 10, 16-17). Поэтому нам говорить нужно лишь о Христе Спасителе и Его учении, не касаясь ничего постороннего. Уклоняться же от христианской проповеди мы не можем. А от лукавых людей оградить нас силен лишь Господь, в волю Которого отдадим мы свой труд и всю свою жизнь.
Попросим со смирением и усердием Пастыреначальника, чтобы Он дал нам силы многие пасти овец Его и тем выразить Ему свою любовь и свое попечение о малых сих...
“Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал” (Ин. 15, 16)»[28].
В 1933 году исполнилось десять лет архиерейского служения епископа Онуфрия, почти половину которого он провел в тюрьмах и ссылках. Подводя итог этому служению, он писал: «Десять лет архиерейского служения! В этот священный для меня день душа моя прежде всего устремляется к Благодеющему Богу, Который сохранил меня в сонме святителей Церкви, ближайших друзей Своих. О, как высока эта честь – быть другом Христовым, продолжателем дела Спасителя на земле и Его святых апостолов, ибо епископ и призывается к этому при хиротонии своей архиерейской.
Много соблазнов, страхов, волнений, опасностей пережил я за эти годы. Но от всех их избавил меня Господь. Скажу ли с великим апостолом: “И избавит меня Господь от всякого злого дела и сохранит для Своего Небесного Царства” (2 Тим. 4, 18)?
Что дал мне десятилетний стаж архиерейский?
Думаю, что я получил некоторый духовный опыт в отношении людей: за эти годы тысячи людей прошли передо мной – в Киеве, Елисаветграде, Одессе, Кривом Роге, Харькове, Перми, Кудымкаре, Тобольске, Старом Осколе. Много разных характеров видел я. И злобу, и ожесточение, и предательство – и смирение, покаяние, умиление, крепкую веру в Бога, милосердие к несчастным я наблюдал...
Опыт жизни научил меня узнавать, кто враг Церкви и кто ее верный сын... Годы моего архиерейства прошли в чрезвычайно сложной церковной обстановке. Первые дни моего святительства совпали с наиболее наглыми, циничными насилиями обновленцев над Церковью Божией.
Иоанникиевщина, лубенщина, григорианский раскол, неверные шаги митрополита Агафангела, иосифлянский раскол, в среде которого есть немало идейных нестроений. Все это волновало, всем этим болел я как епископ, боялся за верующих, боролся, как мог, с раздирателями Христова хитона.
Скорби тюрем и ссылок – незначительны в сравнении со скорбями церковными... Как я удержался от этих расколов при своей боязливости и неопытности? Только по милости Божией! Очевидно, были и добрые люди, за молитвы которых Господь сжалился надо мною и оставил в ограде Своей Церкви…
Внешнее положение Церкви от нас не зависит, и мы не дадим за сие отчета перед Богом – а дадим отчет Судии в том, что могли сделать и не сделали.
Отдавая все на волю Божию, мы, святители Церкви Православной, должны со всем усердием служить Богу и людям каждый “тем даром, какой получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией” (1 Пет. 4, 10)»[29].
Скромный вид епископа, его аскетичная внешность, ласковые глаза, в которых отражались глубокая вера и любовь к Богу и ближним, его вдохновенные проповеди, призывающие людей к покаянию, к прощению обид, к верности Святой Православной Церкви, вызывали в сердцах верующих глубокую любовь к святителю, почитание и благодарность.
Старооскольцы вскоре привыкли, что владыка с первого дня приезда в их город служит в храме ежедневно, и утром и вечером, и всякий раз проповедует, и они спешили на службу, чтобы почаще быть в храме с епископом.
В марте 1933 года ОГПУ арестовало епископа. Две недели он сидел в старооскольской тюрьме, а затем был отправлен в тюрьму в Воронеж. В июне уполномоченный ОГПУ по Центральной Черноземной области составил по «делу» епископа Онуфрия заключение: «За время пребывания в городе Старом Осколе епископ Онуфрий вел себя, как сторонник “ИПЦ”, он всегда окружал себя антисоветским монашествующим элементом и стремился в глазах наиболее фанатичных крестьян из числа верующих показать себя как мученика за православную веру и гонимого за это советской властью. Принимая во внимание, что епископу Онуфрию срок ограничения окончился... полагал бы возбудить ходатайство перед СПО ОГПУ о пересмотре дела епископа Онуфрия с предложением: лишить его права проживания в центральных городах с прикреплением к определенному местожительству»[30].
От начальства на это предложение последовал ответ: «Если есть данные о его активной контрреволюционной работе – пусть привлекают по новому делу. По этим данным продлить срок мы не можем»[31].
Данных, однако, не нашлось, и епископ в июне 1933 года был освобожден. Выйдя из заключения, он был назначен на Курскую кафедру и возведен в сан архиепископа.
С огромной радостью и любовью встретили его православные в Курске. Власти сразу же стали преследовать архиепископа, чиня ему всякие стеснения и неудобства, – из всех храмов ему было разрешено служить только в одном, причем, видя, что архиерей нисколько не смущен этим обстоятельством и даже как бы и не замечает его, его перевели в меньший, а затем и в еще меньший. Безбожники не могли запретить святителю говорить проповеди и окормлять духовно паству, но они делали все, чтобы его слышало как можно меньше людей. Как и в Старом Осколе, ему были запрещены поездки по епархии для посещения сельских приходов. Ему так же, как и в Старом Осколе, пришлось ограничить свою архипастырскую деятельность пределами города, проповедовать в одном храме, принимать всех посетителей у себя дома, но так же, как и раньше, он много писал: в Курске им была написана тридцать одна статья на религиозно-богословские темы.
В Курске мать архиепископа Онуфрия, которая жила с ним в одном доме, пожелала принять монашеский постриг и была пострижена в монашество с именем Наталия.
Жил владыка очень скромно, аскетом, никогда не заботился о хлебе насущном, будучи вполне доволен тем, что посылал Господь. Не было у него ни удобств в квартире, ни излишка в одежде, а только самое необходимое. Видя его полную нестяжательность, верующие сами старались снабдить его всем нужным для жизни. Зная о его благотворительности, они давали ему деньги, которые он раздавал нуждающимся, ничего не оставляя для себя. У его дома постоянно толпились нищие и обездоленные, нуждающиеся в помощи и поддержке.
Однажды зимой уже под вечер к архиепископу пришел больной, изнуренный голодом преклонных лет священник, только что освободившийся из тюрьмы. Он был одет в летний, весь в дырах и заплатах подрясник и дрожал от холода.
Архиепископ тотчас велел приготовить для священника баню и дать ему чистое белье. Затем он пригласил его к себе, накормил и уложил спать на своей кровати, сам устроившись на кушетке. Утром, отправляясь в село, священник надел свой ветхий, выстиранный и высушенный за ночь подрясник и стал прощаться с владыкой. Архиепископ, увидев его в такой одежде, сказал, что он никак не может отпустить его на мороз в таком виде, и велел своим домашним принести какое-нибудь теплое пальто или шубу, но таковых не оказалось. Опечаленный этим обстоятельством, ища, чем помочь священнику, он вспомнил, что верующие недавно подарили ему новую теплую, на беличьем меху рясу. Он попросил ее принести, и сам надел рясу на старика-священника и благословил его в путь. Весь в слезах, обрадованный, уходил священник.
После его ухода мать архиерея, монахиня Наталия, заметила владыке, что он лишился единственной теплой рясы, так необходимой ему самому. В ответ архиепископ, улыбнувшись, сказал: «Господь по милости Своей пошлет мне другую».
Бывали иногда и курьезные случаи. К нему однажды пришел уволенный за пьянство бывший сотрудник ОГПУ. Он пришел ночью и, представившись уполномоченным отдела государственной безопасности, не предъявляя никаких документов, сказал, что пришел делать обыск, и потребовал, чтобы ему указали, где лежат деньги. Архиепископ молча показал ему на ящик письменного стола. Взяв находившиеся в столе деньги – несколько сот рублей, он потребовал под угрозой смерти, чтобы ни архиепископ, ни его домашние никому не говорили о его посещении и ушел, ничего более не взяв.
После ухода грабителя присутствовавшая при этом мать архиепископа стала настаивать, чтобы он немедленно заявил о грабеже в милицию, так как подобный случай мог повториться, на что архиепископ ответил: «Я знаю, что этот человек уже не состоит в числе сотрудников названного им учреждения, он самозванец и грабитель. Но если я заявлю о его проделке, он будет арестован и судим и, может быть, расстрелян. А я не хочу его гибели. Может быть, он еще устыдится содеянного и покается в своих грехах».
В феврале 1935 года исполнилось двенадцать лет святительского служения архиепископа Онуфрия. В одном из своих писем владыка писал: «Двенадцать лет святительства... Я служил ныне, хотя чувствовал себя больным. Желал быть в общении со Спасителем и Богом. За Божественной литургией читались наставления Господа Иисуса Христа семидесяти апостолам при отправлении их на проповедь. Я обратил внимание на слова Спасителя: “В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему; и если будет там сын мира, то почиет на нем мир ваш, а если нет, то к вам возвратится” [Лк. 10, 5].
Мы должны нести свет Христов всем людям. Как отнесутся к нам – с любовью или враждебно, нас это не касается. Мы исполняем служение проповедников Христовых.
Я радуюсь, что Господь дал мне силы проповедовать людям о Христе, приводить их ко Христу Богочеловеку, в Котором только могут найти люди истинное счастье и цель жизни – обрести надежный покой и вечную радость...»[32]
23 июля 1935 года власти арестовали архиепископа Онуфрия и служивших с ним в Спасской церкви игумена Мартиниана (Феоктистова), протоиерея Ипполита Красновского, священника Виктора Каракулина, диакона Василия Гнездилова и псаломщика Александра Вязьмина. Власти обвинили архиепископа в том, что он слишком часто обращался к верующим со словом проповеди, что благословил совершить несколько постригов в монашество, среди которых был совершен постриг в мантию и его матери, а также в том, что он оказывал материальную помощь нуждающимся, и в частности освободившимся из заключения священнослужителям. Во время обыска у владыки были изъяты сделанные им выписки из книг святых отцов и духовных писателей, содержание которых было сочтено следователями контрреволюционным.
– Расскажите, – спросил следователь, – отображают ли эти записи ваши личные взгляды?
– Обнаруженные у меня при обыске мои личные записи – это выдержки из разных произведений. Например: «...Прогресс, отрицающий Бога и Христа, в конце концов становится регрессом, цивилизация завершается одичанием, свобода – деспотизмом и рабством. Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет – уже совлекает с себя, и образ человеческий и возревнует об образе зверином». – «Если враги хотят от нас чести и славы &‐ дадим им; если хотят злата и серебра – дадим и это; но за имя Христово, за веру православную нам подобает душу свою положить и кровь пролить». – «...Диавол всегда ратоборствует против Церкви, наносит ей иногда тяжкие удары, сказывающиеся в богоотступничестве, ересях и расколах, но никогда не побеждает ее и не победит. Есть исконная брань против Церкви, есть тяжкие скорби для пастырей и для всех верующих, но нет победы над Церковью». В основном эти выписки, – сказал владыка, – отражают мои личные взгляды. Причем они, по моему мнению, ничего, кроме религиозных взглядов, из себя не представляют.
Особенно долго следователь расспрашивал о проповедях, содержание которых лжесвидетели по обыкновению передавали превратно.
– Следствию известно, что вы, занимая положение областного архиерея, проводили контрреволюционную деятельность и использовали в этом направлении, в частности, церковные проповеди. Признаете ли себя в этом виновным?
– Нет, я этого не делал, и виновным себя в ведении контрреволюционной деятельности и, в частности, в использовании в контрреволюционных целях церковных проповедей я себя не признаю.
– Вы говорили в одной из своих проповедей, в частности в ноябре 1934 года, следующее: «Великомученик Димитрий не устрашился царя и сказал ему в свое время правду в глаза. Мы так же, как бы нам ни пришлось страдать, должны быть тверды»?
– Да. Говорил.
– Признаете ли себя виновным в том, что вы в своих проповедях по существу призывали верующих к борьбе с советской властью?
– Нет. В своих проповедях призыва верующих к борьбе с советской властью я не высказывал и виновным себя в этом не признаю.
– Следствию известно, что вы в своих проповедях, касаясь достижений советской власти в области техники, высказывали враждебное отношение к техническому прогрессу в стране и, в частности, в октябре 1934 года говорили: «Что из того, что достижения наши велики – летаем высоко, плаваем в глубинах и слышим на больших пространствах, но душу забываем и сердце наше – в сетях безбожия». Говорили вы это?
– Я не отрицаю, что нечто подобное я говорил, но слово «безбожие» я в своих проповедях не употреблял и враждебного отношения к техническому прогрессу не высказывал.
– Признаете ли себя виновным в том, что вы в своих проповедях высказывали антиобщественное направление и, в частности, в октябре 1934 года говорили: «Жизнь в безбожном обществе заставляет совершенно отказаться от веры в Бога. Жизнь с корнем вырывает все доброе. Современность заставляет идти на другой путь – антирелигиозный, дьявольский, на путь вечной гибели». Или: «Бед у нас теперь много. Особенное терпенье нужно теперь людям деревенским».
– Виновным себя в произнесении проповедей в антиобщественном направлении я не признаю. Имея в виду, что слово «безбожие» в умах граждан может преломиться в противообщественном направлении, я это слово в своих проповедях не употреблял, а говорил в более мягких выражениях, заменяя, в частности, словом «неверие». Слов, приведенных в вопросе, я не говорил. Но о вере и неверии в настоящее время я говорил, что неверие теперь распространено в сильной степени. Слов о деревне я с кафедры также не говорил. Что же касается вопроса о бедах в настоящее время, то этот вопрос я никогда не выпячивал. Я говорил о страданиях, что они являются постоянным уделом христианина на земле.
– Употребляли ли вы в одной из своих проповедей в октябре 1934 года выражение: «Здесь – свет, а там – тьма». И в каком смысле это было сказано?
– Подобной фразы я не помню, но допускаю, что я ее мог сказать в том смысле, что христианство несет миру духовный свет и что вне христианской веры – духовная тьма, то есть незнание истинной христианской веры.
– Следствию известно о том, что вы в своих проповедях внушали гражданам недоверие к научным данным по вопросу происхождения человека. Что вы можете об этом сказать?
– В проповедях я приводил сравнение – параллель между христианским учением о происхождении человека и учением дарвинизма, и говорил, что для христианина учение Дарвина о происхождении человека неприемлемо.
– Признаете ли вы себя виновным в том, что в своих проповедях научные данные о происхождении человека стремились дискредитировать?
– Нет. Виновным себя в этом я не признаю. Я касался только учения Дарвина, а вообще научные данные о происхождении человека я не отрицал.
– Следствию известно, что вы в целях развития контрреволюционной деятельности концентрировали, пользуясь положением областного архиерея, вокруг себя и на территории области реакционные элементы из монашествующих и репрессированного духовенства. Признаете ли себя в этом виновным?
&‐ Виновным себя в этом не признаю, так как я концентрации вокруг себя и на территории области монашествующих и репрессированного духовенства не проводил. Но духовенству из репрессированных за контрреволюционную деятельность наравне с другими, то есть нерепрессированными, по мере их ко мне обращений, я помогал как выдачей денежных средств, так и предоставлением по мере возможности мест при церквях.
В октябре 1935 года архиепископу устроили очные ставки со лжесвидетелями, причем проводили их за две-три минуты, дабы нравственный авторитет исповедника не успел оказать влияния на лжесв‐идетеля.
Все выставленные против него лжесвидетельства архиепископ категорически отверг. После окончания следствия, перебирая в памяти задававшиеся ему следователем вопросы и свои ответы, святитbr /ель счел нужным сделать к ним добавления. Он написал: «По вопросу о пострижении в монашество. Здесь мне задан вопрос: “Вы совершали на территории Ку‐рской области тайные постриги в монашество?” И стоит мой ответ: “Да”. Этот мой ответ не вполне точный. Я никогда не совершал и не благословлял тайных постригов. Тайные ‐постриги – это такие, которые совершаются самочинно, без разрешения архиерея; постриженные скрывают, что они – монахи или монахини, носят обычную мирскую одежду. А открытые постриги – это те, которые совершаются с разрешения архиерея, постриженные не скрывают того, что они приняли монашество. С моего разрешения были совершены постриги в монашество нескольких старых женщин... Эти постриги именно квалифицируются как открытые, так как все постриженные не скрывали того, что они приняли монашество, и ходили в монашеской форме. Так, моя мать Екатерина была пострижена весной 1935 года в моей келье с именем Наталии, и все верующие города Курска знают, что она теперь – монахиня Наталия.
По вопросу о проповедях моих в храмах. Против меня выставляются некоторые выдержки из моих проповедей – будто их я говорил. Я возражаю; те лица, которые слышали эти слова, якобы мною сказанные, – не могут привести точно моих проповедей, так как эти мои проповеди они не записывали, а помнят лишь их по слуху»[33].
20 октября следствие было закончено; 4 декабря дело было передано в Специальную Коллегию Курского областного суда, и на следующий день в 8 часов утра архиепископу вручили обвинительное заключение.
С 8 декабря 1935 года начались закрытые заседания суда, которые продолжались два дня. Все обвиняемые, как на предварительном следствии, так и в судебном заседании, отказались признать себя виновными.
Архиепископ Онуфрий предстал на суде как Божий святитель, готовый пострадать за Христа. Ему претили лукавство и ложь, на которые его толкали противники веры. «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, – начал свое слово святитель, – никаких сборищ у нас не было и группы у нас никакой не было, все священники у нас зарегистрированы, и они могли и имели право приходить ко мне.
Мы принадлежим к ориентации митрополита Сергия. Проповеди я говорил в тех храмах, которые были зарегистрированы, – в Спасском, Благовещенском и Троицком. На очной ставке свидетель путался в изложении моих выражений на проповедях – я категорически отрицаю, что в своих проповедях допускал контрреволюционные фразы, – я в проповедях говорил только поучения, наставления о Евангелии, молитвах, что допущено гражданским правом.
Записки, отобранные у меня, выписаны моей рукой из дореволюционных книг религиозного характера для проповедей, я их воспринимаю с чисто церковной точки зрения. Часть из этих записок я заимствовал для своих проповедей религиозно-нравственного характера...
Добровольные пожертвования, на которые мы существовали, собирались путем обхода верующих с кружкой и использовались для уплаты налогов и выплат в Патриархию... никакого учета по этим поступлениям я не вел; я оказывал денежную помощь особенно нуждающимся, обращавшимся за помощью.
За мою бытность в Курске было произведено четыре пострига в монашество: то были старушки, из них одна – моя мать; эти постриги были на случай смерти, а не для создания кадров, две из них уже умерли. Постриг произведен по просьбе самих постригавшихся, это совершалось скромно, в моей келье, тогда как я имею право совершать это в церкви.
В своих проповедях я говорил о страданиях: я говорил в редакции той, что страдания – удел всякого христианина. Слово “безбожие” я не употреблял в своих проповедях, а говорил “неверие”; приводя примеры из жизни верующих во время царствования Нерона, я говорил: нужно веровать, молиться; я говорил: христианство есть свет, религия непобедима, имея в виду те мероприятия, которые были в первые века гонения на христианство; в отношении великомученика Димитрия я говорил, что как он говорил правду не боясь царю Максимиану, так и нам следует говорить правду всегда и всем.
Вопрос о происхождении мира я излагал с точки зрения религии, и при этом сказал, что точка зрения Дарвина неприемлема религией, как отвергающая бытие Божие»[34].
9 декабря суд зачитал приговор: архиепископ Онуфрий, игумен Мартиниан (Феоктистов), протоиерей Ипполит Красновский, священник Виктор Каракулин – были приговорены к десяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь, диакон Василий Гнездилов – к семи годам, псаломщик Александр Вязьмин – к пяти годам заключения.
Архиепископ не роптал на несправедливый приговор. «Господь справедлив всегда!.. – писал он. – За что такая скорбь душе нашей? – За неверие, богохульства и кощунства высших, за богоотступничество многих из бывших епископов и иереев – ныне обновленческих и иных раскольников, за равнодушие к святыням и маловерие многих, считающих себя православными!..»[35]

[1] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.
[2]Там же.
[3]Там же.
[4]Церковный вестник. СПб., 1913. № 42. С. 1313-1314.
[5]Церковный вестник. СПб., 1913. № 41. С. 1267.
[6]Херсонские епархиальные ведомости. 1914. № 19. С. 589-592.
[7]Херсонские епархиальные ведомости. 1916. № 14-15. С. 477-478.
[8]Там же. С. 479-480.
[9]Там же. С. 480.
[10]Херсонские епархиальные ведомости. 1916. № 2. С. 55-59.
[11] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.
[12] Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский. Творения. Том 2. Тверь, 2005. С. 442.
[13]Там же. С. 443-445.
[14] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.
[15]РГИА. Ф. 831, д. 223, л. 4.
[16] Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский. Творения. Том 1. Тверь, 2005. С. 384-385.
[17] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.
[18] Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский. Творения. Том 1. Тверь, 2005. С. 88.
[19]УСБУ в Харьковской обл. Д. 032858, л. 17.
[20] Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский. Творения. Том 1. Тверь, 2005. С. 81-82.
[21] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.
[22]Там же.
[23] Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский. Творения. Том 1. Тверь, 2005. С. 96-97.
[24] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.
[25]Там же.
[26] Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский. Творения. Том 1. Тверь, 2005. С. 100-101.
[27]УСБУ в Харьковской обл. Д. 032858, л. 23.
[28] Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский. Творения. Том 1. Тверь, 2005. С. 136-137.
[29]Там же. С. 130-131.
[30]УСБУ в Харьковской обл. Д. 032858, л. 33.
[31]Там же. Л. 29.
[32] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.
[33]УФСБ России по Курской обл. Д. П-16593, л. 160-161.
[34]Там же. Л. 270-271.
[35] Гагалюк Андрей. «Жизнь и труды православного архиепископа Онуфрия». Часть I. 1952. Машинопись.

23 октября 1873 года у настоятеля Михайловского храма с. Брусовое Фатежского уезда Курской губернии священника Григория Воскресенского родился сын, названный при крещении Димитри­ем.

Вся жизнь отца Григория протекала в церковной ограде. Видя пастырскую заботу родителя, Димитрий возгорелся желанием тоже посвятить себя служению Богу и людям и, получив благословение отца, поступил в духовное училище. Окончив в 1894 г. Курскую ду­ховную семинарию, он некоторое время служил псаломщиком Спасо-Преображенского собора в Путивле, а затем надзирателем и учителем чистописания и черчения Старооскольского духовного учи­лища.

6 января 1897 г. епископом Иувеналием (Половцевым) Димит­рий был рукоположен в сан иерея и назначен клириком церкви села Николаевки Путивльского уезда. Спустя 4 года после смерти жены Димитрий Воскресенский поступил в Петербургскую духовную ака­демию и одновременно в археологический институт.

В день празднования иконы Божией Матери «Знамение» Курс­кой-Коренной - 27 ноября 1904 г. ректором академии епископом Сергием (Страгородским) Димитрий был пострижен в монашество с именем Дамиана в присутствии преосвященного Антония (Волын­ского), подарившего ему «Псалтирь следованную» со своей дар­ственной надписью.

В годы русско-японской войны отец Дамиан состоял благочин­ным академического духовенства и при этом исполнял обязаннос­ти священника суворовской церкви Академии Генерального штаба.

По окончании в 1905 г. Петербургской духовной академии Вос­кресенский назначается преподавателем Смоленской духовной се­минарии. Спустя 2 года - смотрителем Старооскольского духовно­го училища, а еще через год - Обоянского духовного училища.

28 июля 1911 г. отец Дамиан был возведен в сан архимандрита и назначен ректором Смоленской духовной семинарии, где его и за­стал октябрьский переворот.

В июле 1918 г. он был хиротонисан в епископа Переяславского, викария Владимирской епархии. Преосвященный Дамиан участво­вал в открытии мощей святителей Иосафа, Ермогена и Питирима.

Владыка Дамиан не мог оставаться равнодушным к начавшимся с первых дней советской власти гонениям на Церковь Христову, к расправам над священнослужителями, закрытию храмов, осквер­нению святых мощей. Его активное и открытое выступление в под­держку Патриарха Тихона, защита Русской Православной Церкви не остались не замеченными большевистскими властями. Уже в сен­тябре 1920 г. Владимирский ревтрибунал приговорил владыку Да­миана к лишению свободы сроком на все время гражданской вой­ны за хранение рукописей «контрреволюционного» характера. Хотя специальным предписанием ВЦИК епископ был освобожден из тюрь­мы, но ярлык «контрреволюционер» прочно приклеился к нему, и ОГПУ требовался только повод для нового ареста.

Он не заставил себя ждать. Голод стал бедствием для милли­онов людей. Патриарх Тихон обратился с воззванием ко всем пра­вославным оказать помощь умирающему населению и благосло­вил церковно-приходские советы и общины «жертвовать на нужды голодающих драгоценные украшения и предметы, не имеющие бо­гослужебного употребления». Но в феврале 1922 г. ВЦИК узако­нил изъятие всех церковных ценностей, в том числе и священных сосудов. Подобное решение духовенство рассматривало не ина­че, как святотатство и всячески препятствовало этому. Епископ Дамиан, будучи настоятелем Свято-Данилова монастыря, воспро­тивился изъятию имущества, как якобы «принадлежащего госу­дарству», за что и был арестован Владимирским губотделом ГПУ. 23 февраля 1923 г. епископ Дамиан был выслан в Туркестан на два года.

После ссылки владыка вернулся в Переяславль-Залесский. В 1927 г. он был возведен в сан архиепископа Полтавского, а спустя год воз­главил Курскую епархию. В 1929 году из ЦК ВКП(б) пришла дирек­тива, утверждающая, что религиозные организации остаются един­ственной легально действующей контрреволюционной силой, име­ющей влияние на массы. Начался новый виток гонений на служителей Церкви.

В июне-июле 1932 г. по западным районам Центрально-Черно­земной области прокатилась волна массовых антиколхозных выс­туплений под лозунгами: «Отдайте землю и волю и крестьянскую власть», «Советская власть нас ограбила, нам нужна власть без кол­хозов», «Долой колхозы, долой советскую власть - власть банди­тов, давайте царя». По данным ОГПУ, в них участвовало до 63 тысяч человек. Следствие пришло к выводу, что «контрреволюционные массовые выступления» явились результатом «подготовительной деятельности контрреволюционной церковно-монархической орга­низации «Ревнители Церкви», возглавляемой архиепископом Дамианом». Вместе с владыкой было арестовано 3 епископа, 127 свя­щенников и диаконов, 106 монахов и монахинь.

Коллегия ОГПУ 26 декабря 1932 г. приговорила архиепископа Дамиана (Воскресенского) к расстрелу, заменив приговор заклю­чением в Соловецкий концлагерь сроком на 10 лет. Судя по архи­вным документам, и на Соловках опальный архиепископ не сми­рился с попытками властей подчинить себе Русскую Православную Церковь. Его слова о том, что «сейчас у нас в России наблюдается полное бесправие, которого нигде никогда не было, но в конце концов истина Божия должна восторжествовать», высказанные в кругу братьев по несчастью, оказались пророческими.

Юбилейный Архиерейский Собор 2000 года причислил к сонму новомучеников и исповедников Российских архиепископа Курского Дамиана (Воскресенского).

15 февраля, в праздник Сретения Господня, по благословению Высокопреосвященного Германа, архиепископа Курского и Рыльского в городе Курске прошел II Форум православной молодежи «Порядок в душе – порядок в Отечестве!». В работе Форума приняли участие делегаты из благочиний Курской епархии, священство, представители администрации Курской области и города Курска, студенты высших учебных заведений, солдаты срочной службы.

8 февраля 2012 года исполнилось 69 лет со дня освобождения  города Курск от немецко-фашистских захватчиков. Архиепископ Курский и Рыльский Герман принял участие в праздничных торжествах.

Немаловажную роль в развитии Коренной пустыни и крестного хода сыграла Коренская ярмарка. Первое официально засвидетельствованное упоминание о ней относится к 1708 году. А уже в правительственных актах Российской империи за 1824 год Курская Коренская ярмарка названа в числе трех главных ярмарок России, наряду с Нижегородской (Макарьевской) и Уральской (Ирбитской). Огромное число стекавшегося на ярмарку торгового и посадского люда, крестьян, мастеровых и ремесленников, изобилие и великое разнообразие товаров, многомиллионные обороты делали Коренскую ярмарку знаменитой не только на всю бескрайнюю Российскую империю, но и далеко за ее пределами. Именно Коренская ярмарка прославила в те далекие времена древний Курск в качестве «Южных торговых ворот России».

По указу императрицы Екатерины II в 1787 году Коренская ярмарка получила общероссийский статус, а с 1824 года стала международной. В некоторые годы второй половины XIX столетия оборот ярмарки доходил до 7 миллионов рублей. На площади в 64 десятины располагалось более 600 торговых помещений, 58 гостиниц, 20 трактиров, ипподром, театральный дом, цирковые балаганы. Гостиный двор ярмарки строился по проекту известного архитектора Джакомо Кваренги и был в то время одним из красивейших в России. За несколько дней до официального открытия ярмарки для ее устройства и управления в Коренную обычно переезжала в полном составе городская Дума, для которой было выстроено специальное здание. На протяжении более двух веков под стены древнего монастыря съезжались купцы со всех концов.

На заре XXI века возникла идея возрождения Курской Коренской ярмарки. Осенью 2001 года она начала свою вторую жизнь как  ежегодная межрегиональная универсальная оптово-розничная.  Ярмарка оживила и укрепила партнерские связи, и более того, - с годами она становится традиционным и желанным

местом проведения многосторонних плодотворных деловых встреч и переговоров, в результате которых устанавливается долговременное сотрудничество.

Коренская ярмарка по времени проведения всегда совпадала со знаменитым на всю страну Крестным ходом с чудотворной иконой Божией Матери «Знамение» Курской-Коренной. Эта традиция сохраняется и сегодня. И теперь без этого шумного, яркого, с участием множества гостей события уже трудно представить жизнь региона. Тем более что каждая ярмарка имеет свои особенности.

Восстановление Коренной пустыни в первоначальном виде - задача не только межрегионального, но и общероссийского значения. Большую организующую роль в этом играет Попечительский Совет по её возрождению, созданный в 2005 году по инициативе Курской епархии и администрации Курской области.

В 1618 году по случаю освящения первой деревянной церкви Рождества Богородицы в Коренной пустыни, в девятую пятницу после Пасхи, икона впервые была перенесена из Курска в Коренную. Так было положено начало крестным ходам.

С 1618 по 1726 годы икона оставалась в Коренной пустыни тря дня, затем до 1765 года – уже на целую неделю. Но в 1767 году по Указу Священного Синода Курский Крестный ход был прекращен и возобновлен лишь в 1791 году. При этом икона стала пребывать в обители две недели. В 1805 году, благодаря ходатайству игумена Макария, срок пребывания иконы на месте своего явления был установлен с девятой пятницы по Пасхе до 12 сентября.

 Зимним местом пребывания святыни стал Знаменский собор Курска, а летним – Коренная пустынь. В Знаменский собор икону традиционно переносят 12 (25) сентября. С течением времени выработался определенный порядок прохождения крестного хода. Величественные и торжественные крестные ходы собирали многие тысячи людей. Сохранилось предание о том, что, когда первые богомольцы входили в Коренную, последние еще были в Курске. Так велико было безбрежное море притекающих под сень иконы паломников. Любовь к Царице Небесной и Её чудотворному образу была огромной.

Древняя традиция проведения крестных ходов за святой иконой Божией Матери «Знамение» Курской-Коренной была возрождена в 1990 году. В современных крестных ходах участвует список иконы – точная копия чудотворного образа, написанная в Знаменском монастыре в 1902 году. Не иссякли и святые источники на территории монастыря. Как и прежде, их святая вода дает силы и укрепляет в вере православных людей.

Множество крестных ходов с молебнами о даровании победы русскому воинству проходило на территории епархии в годы войны 19141917 годов. Кроме постоянных, пользовавшихся всероссийской известностью, совершались достаточно часто и крестные ходы в сельской местности с местными церковными реликвиями.

Всенародным почитанием с 1792 года стала пользоваться и Чудотворная Пряжевская (Суджанская) икона Пресвятой Богородицы. Во многом, благодаря ей в 1863 году вновь был открыт Николо-Белогорский мужской монастырь. Со святым образом совершались два крестных хода – в г. Мирополье (ныне Сумская область Республики Украина) и в Суджу. С 30-х годов XX века до 1990-х годов чтимый образ пребывал в Свято-Троицком храме г. Суджи, а с возрождением Горнальского Свято-Николаевского Белогорского монастыря был перенесен в эту обитель

В XVIII веке отстроилась в камне Коренная пустынь. Она находится в 30 км к северу от Курска и расположена на одном из нагорных холмов правого берега реки Тускарь. Монастырское предание говорит о том, что, проезжая с Украины в Москву, фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев посетил обитель. Он выделил средства для строительства церкви «Живописного источника» над чудодейственным родником. Чудотворная икона была обретена в 1295 г. В день праздника Рождества Пресвятой Богородицы(8\21 сентября) «некий благочестивый муж» из Рыльска с товарищами промышлял в лесу в 27 верстах от Курска на берегу Тускари, нашел лежавшую ликом вниз при корнях большого вяза икону. Как только он поднял икону – из под земли забил родник, проистекающий и по сей день. Нашедшие икону с благоговением соорудили для нее небольшую деревянную часовенку на том месте, где в последствии был возведен монастырский Соборный храм Рождества Богородицы.

С 1726 по 1756 год из Знаменского монастыря в Коренную пустынь на одну неделю переносилась икона «Знамения» Божией Матери. Попытки строителей Коренного монастыря отстоять право на постоянное пребывание иконы на месте успеха не имели, т.к. до 1764 года Коренная обитель находилась в полном ведении Знаменского монастыря.

 В 1776 году Синод запретил перенос иконы из-за часто возникавших споров между настоятелями обоих монастырей. В Синод в 1790 году с прошением обратилось курское купечество. В нем акцент делался на том, что «благодаря переносимой в Коренную пустынь чудотворной иконе не токмо сия Пустынь получала к благословению своему немалые подаяния, но и ярмарка процветала от многочисленного народа торгового, приносила государственной казне знатную прибыль. Со времени уничтожения того Крестного хода, год от года съезд народа в оную ярмарку умаляется и торговля приходит в убыток... казне происходит немалый ущерб». На этот раз ходатайство было удовлетворено и в 1792 году Крестный ход возобновился. Указом Синода от 15 января 1806 года с согласия Императора Александра I предписывалось, чтобы икона Знамения Богородицы в Коренном Рождество-Богородицком монастыре находилась с девятой седмицы по Пасхе по 12 сентября.

Расцвет Курской Коренной ярмарки приходился на 1852-1853 годы, когда различных товаров было продано на 11,3 млн. рублей. Наибольшее количество паломников (60 тыс. чел.) отмечалось в 1861 году.

 Святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий II назвал Коренную пустынь третьим духовным центром России наряду с Троице-Сергиевской Лаврой и Дивеевской обителью в Нижегородской области.

Сегодня в Коренной Рождества Пресвятой Богородицы пустыни ведутся восстановительные работы, совершаются богослужения и открыта небольшая богадельня. 19 сент. 1991 г. Патриарх Алексий II освятил в Коренной пустыни храм Рождества Пресвятой Богородицы, посетив Курско-Белгородскую епархию в связи с возвращением мощей святителя Иоасафа Белгородского.

 В 1992 году епархиальным управлением на восстановление курских монастырей было израсходовано более 11 млн. рублей. Кроме того, 68 тыс. рублей было израсходовано на благотворительную милосердную помощь.

 В ходе Великой Отечественной войны в местечке Свобода развернулось ожесточённое сражение. Многие люди из посёлка уходили в партизанские отряды, бросая свои дома. Они брали вилы, лопаты, у кого что было. Под руководством К. К. Рокоссовского осуществлялась оборона посёлка. В центре Коренной пустыни был построен штаб (землянка) для разработки планов по ведению боевых действий. В 1943 году произошла Курская битва, которая охватила Поныровский, Золотухинский, Орловский районы. В Коренной пустыни были размещены некоторые части нашей армии. С помощью партизанских отрядов и советской армии мы выиграли эту битву. В результате чего в местечке Свобода на месте сражений был построен музей, посвященный годам Великой Отечественной войны. Воздвигнут памятник К.К. Рокоссовскому и безымянному солдату. Также сохранился главный штаб управления военными действиями.

Взрослые и дети, живущие в посёлке, чтят и помнят события, которые развернулись в Коренной пустыни. В школах проводятся мероприятия, посвященные воспоминаниям о II Мировой войне и о героях, участвующих в ней, чтобы нынешнее поколение не забыло подвигов своих предков. Они навсегда останутся в наших сердцах.

На протяжении более семи столетий струится в Коренной пустыни чудотворный источник, питающий своими благодатными водами верующих людей. Многие поколения наших предков черпали отсюда силы для жизни, творчества, созидания родной земли, борьбы с ее врагами, преодоления скорбей и бедствий. А духовным источником является главная святыня нашего края и одна из чтимых святынь России - икона Пресвятой Богородицы «Знамение» Курская-Коренная. Благодаря которой с конца XVI в. началось новое возрождение города Курска. Вследствие этого наш край оказался связанным многими нитями с важнейшими событиями общероссийской истории, а икона прославлена по всей России, а теперь и по всему миру.

Вновь обратимся к истории обретения святыни. В ХIII веке Курская земля, как и все Русское государство, подверглась страшному опустошению от нашествия татар. Курск был совершенно разорен и пришел в запустение. И вот, по преданию, 8(21) сентября 1295 г. в день праздника Рождества Пресвятой Богородицы некому благочестивому мужу из г. Рыльска охотившемуся в лесах в 27 верстах от Курска явила свой лик Пресвятая Богородица. «…Увидел он близ реки Тускари в полугоре, у корня большого дерева лежащую ниц икону, которую лишь только поднял от земли, как тотчас же из того места проистек источник воды…» текущего и по сей день. Икона оказалась Богородичной и сразу же прозвалась Курской-Коренной, и была она небольших размеров 3,5 х 3,5 вершков (15,6 х 15,6 см). Нашедший с благоговением поместил икону сначала в дупле того же дерева. Затем, немедля, с товарищами соорудил для нее небольшую деревянную часовенку на том месте, где впоследствии возник монастырский Соборный храм Рождества Пресвятой Богородицы.
Возвратившись домой, промысловики рассказали о случившемся, и с той поры паломничество ко святому образу и источнику на месте обретения не прекращалось ни в лихолетья, ни годы гонений и запретов…

Пребывание чудотворной Пряжевской иконы Божией Матери в Свято-Троицком женском монастыре
С 24 по 26 января в обители пребывала чудотворная икона Матери Божией «Пряжевская» из Горнальского Свято-Николаевского Белогорского мужского монастыря.

  Храм святых Царственных страстотерпцев расположен в самом начале живописного природного парка в пределах городской черты на севере Курска – урочища Знаменская роща на пересечении улиц Школьной и Прогулочной.
  Белоснежный с желтыми вкраплениями 5-купольный храм в русском стиле с трифолийными завершениями фасадов и алтарной апсидой увенчан крупным световым барабаном и четырьмя малыми главками. Храм имеет высоту 31 метр и выполнен в традициях владимирского древнего церковного зодчества. Строительство осуществлялось обществом с ограниченной ответственностью «Домострой» на средства курских благотворителей. На церковной территории расположены звонница, церковная лавка, здание крестилки и воскресной школы.
  Резные иконостас и кивоты изготовлен мастерами Щигровского Свято-Троицкого братства, иконы написаны иконописцами Курской иконописной мастерской в московской традиции XIV – XVI веков.
 Освящен в честь святых Царственных страстотерпцев – императора Николая II, императрицы Александры Федоровны, цесаревича Алексия, великих княжон Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии.
 С 11 февраля 2008 г. по 13 декабря 2010 г. настоятелем строящегося храма был насельник Знаменского мужского монастыря г.Курска иеромонах Мелхеседек (Крахмалев).
  25 марта 2008 г. под председательством благочинного храмов города Курска протоиерея Никодима Ермолатия состоялось учредительное собрание прихода, на котором были выбраны члены приходского совета: председатель - иеромонах Мелхеседек (Крахмалев), помощник председателя - Сергей Павлович Локтионов, казначей - Максим Алексеевич Маслов, а также обсуждены вопросы строительства храма.
 17 июля 2008 г., в день 90-летия мученической кончины последнего Российского императора и его семьи, на месте строящегося храма иеромонах Мелхиседек (Крахмалев) в сослужении священника Олега Чебанова совершили первое богослужение- молебен.
 29 августа 2008 г. архиепископ (ныне митрополит) Курский и Рыльский Герман (Моралин) заложил камень в основание нового храма.
 27 сентября 2009 г. в дни торжеств по случаю прибытия в Курск иконы Божией Матери «Знамение» Курской-Коренной Первоиерарх РПЦЗ митрополит Восточно- Американский и Нью-Йоркский Иларион (Капрал) в присутствии архиепископа Курского и Рыльского Германа, епископа Монреальского и Канадского Гавриила, епископа Мейфильдского Георгия (США), благотворителей и прихожан освятил кресты для куполов храма.
  6 июня 2010 г. архиепископ Курский и Рыльский Герман, архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский Марк (Арднт) и епископ Женевский и Западно-Европейский Михаил (Донсков) (РПЦЗ) освятили колокола для звонницы.
  11 декабря 2010 г. архиепископ Курский и Рыльский Герман освятил храм. Преосвященному владыке сослужили митрофорный протоиерей Никодим Ермолатий (+ 2014), настоятель Никитского храма г.Курска, благочинный храмов города Курска, архимандрит Зиновий (Корзинкин) (в н.в. митрополит Саранский и Мордовский), настоятель Троицкого храма г.Щигры, протоиерей Александр Нечукин, настоятель Свято-Троицкого храма г.Курска, протоиерей Василий Жданов, настоятель Никольского храма с. Зуевка Солнцевского района, иеромонах Филипп (Сапронов), насельник Знаменского монастыря, иеромонах Мелхиседек (Крахмалев), настоятель храма свв. Царственных страстотерпцев г.Курска, протоиерей Андрей Иванов, настоятель храма свв. мцц. Веры, надежды, Любови и Софии г. Курска, священник Виталий Киреев, настоятель Всехсвятского храма г. Курска, священник Олег Чебанов, настоятель храма св.ап. и ев. Иоанна Богослова (при Курской ДС).
На торжественное освящение прибыли схимитрополит Ювеналий (Тарасов, + 2013 г.) и Ольга Николаевна Куликовская-Романова, вдова племянника императора Николая II Тихона Николаевича Куликовского-Романова, постоянно проживающая в Канаде.
 13 декабря 2010 г. настоятелем храма был назначен священник Олег Чебанов. Регентом хора стала Екатерина Сергеевна Телегина, главным бухгалтером – Евгения Ивановна Соглаева, заведующей церковной лавкой – Зоя Ивановна Чернышова. 1 февраля 2011 г. клириком храма стал диакон Александр Гостев.
 С мая 2011 г. приход выпускает цветную вкладку «Духовный Родник» в газете «Курские известия». В разные годы редакторами вкладки являлись Светлана Борисова, Надежда Глазкова, Александр Самойлов.
 С февраля 2011 г. по декабрь 2012 г. диаконом, с 18 марта 2013 г. командированным, а с 15 сентября 2015 г. штатным клириком храма является священник Александр Гостев.
  1 декабря 2012 г. в сопровождении архиепископа Курского и Рыльского Германа храм посетил епископ Якутский и Ленский Роман (Лукин).
 С 11 декабря 2012 по 27 апреля 2020 г. клириком храма являлся диакон Алексей Некрасов (перешел в Ливенскую епархию Орловской митрополии, м мае 2020 г. рукоположен в сан пресвитера).
 С 1 июля 2012 г. по 22 июля 2015 г. клириком храма являлся священник Евгений Осьминин (в н.в. настоятель храма свв. Ксении Петербургской и Матроны Московской г.Курска).
 С 2011 года в престольный праздник 17 июля, в день памяти свв. Царственных страстотерпцев, приход ежегодно принимает участников Международного съезда «Содружество православной молодежи». Проект стартовал после подписания Акта о каноническом общении Русской Православной Церкви Заграницей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата в мае 2007 года. Первый съезд состоялся в 2008 году. В нем принимают участие представители православной молодёжи России, Украины, Беларуси, Австралии, Германии, США, Канады и других стран.
  17 июля 2013 года по окончании Божественной литургии, которую совершил митрополит Курский и Рыльский Герман в сослужении духовенства, благочинный штата Виктория Австралийско-Новозеландской епархией РПЦЗ протоиерей Михаил Протопопов, представлявший на VIII Международном съезде «Содружество православной молодежи» делегацию Русской Православной Церкви Заграницей, передал в дар храму частицу пледа св. цесаревича Алексия, связанного руками его сестер, и которым он укрывался во время приступов гемофилии в Ипатьевском в 1918 году.
 В тот же год во время паломнической поездки на Святую Землю настоятель храма протоиерей Олег Чебанов принял в дар от настоятельницы Вознесенского Елеонского монастыря игуменьи Моисеи (Бубновой) частицы мощей преподобномучениц Великой княгини Елисаветы и инокини Варвары (память 5 (18) июля).
 13 декабря 2015 г. храм отметил 5-летие со дня освящения. В этот день Божественную литургию совершил митрополит Курский и Рыльский Герман. Приветствие приходу направила Ольга Николаевна Куликовская-Романова, вдова племянника последнего российского императора Николая II Тихона Николаевича Куликовского-Романова. Во второй половине дня в киноцентре духовной культуры им. М.С. Щепкина состоялся праздничный концерт, посвященный 15-летию прославления в лике святых семьи последнего российского императора и 5-летия освящения храма. К годовщине храма был снят документальный фильм «Храм белоснежный- остров надежды». Годом ранее храму посвятил свою песню известный православный автор-исполнитель Валерий Малышев (вошла в альбом «На крыльях веры», 2014 г.).
 С основания прихода при храме действует воскресная школа, которой с первого дня руководила Светлана Борисовна Филина. Знания по Закону Божиему, Священному Писанию Ветхого и Нового Заветов, основах вероучения и христианской нравственности ежегодно получают более ста воспитанников. Учебный год начинается в середине сентября и заканчивается в мае ко Дню славянской письменности и культуры.
 С 2014 года воспитанники воскресной школы принимают участие в благотворительной акции «Белый цветок». Инициатива ее проведения принадлежит Марине Масловой, председателю правления Благотворительного фонда памяти схимитрополита Иувеналия (Тарасова).
 День Белого цветка впервые прошел в Санкт-Петербурге весной 1911 года по инициативе последнего русского императора Николая II, тратившего большие личные средства на дела милосердия. «Дни цветков» стали проводиться во многих городах России и долгое время объединяли людей в помощи нуждающимся на всей территории Российской Империи. Более 100 лет назад императрица Александра Фёдоровна в Южнобережном имении - Ливадия организовала четыре больших базара в пользу туберкулезных больных в 1911 – 1914 годах.
 Она вместе с Великими княжнами загодя придумывала поделки, рисовала и вышивала для базара, а на самом празднике весь день стояла у киоска, окруженная огромной толпой народа. С недавнего времени аналогичные акции возобновились по всей России.
  С 2019 года в храме служит командированный клирик священник Максим Кананыхин, настоятель Михайловского храма с. Гостомля Медвенского района Курской области, с первого дня несший алтарное послушание в храме свв. Царственных страстотерпцев.
  27 апреля 2020 года клириком храма назначен диакон Даниил Пашков, студент Курской духовной семинарии.
 13 декабря 2020 года приход торжественно отметил свое 10-летие.

myFlickr

Виртуальная экскурсия по храмовому комплексу.